Книга Зверя
Шрифт:
Елена ничего не ответила ему, лишь замерла, выжидательно глядя на обоих и гордо вскинув подбородок. Сен-Жамон и Лежар проводили ее в холодное помещение тюремного морга, посреди которого на столе лежал Арман де Кавиль, до подбородка накрытый простым серым куском белой ткани.
– От чего он умер?
– севшим голосом спросила Елена.
– Вероятно от тоски по своему эльфийскому приятелю, - выступил из темного угла Жан-Франсуа, неслышно последовавший за ними из кабинета коменданта, где также занимал самый темный и неприметный угол.
– Они ведь были так близки, что спали в одной комнате и вместе ходили к мадам Бовари.
– Жан-Франсуа, - укоризненно покачал головой Лежар, - как можно отпускать такие шуточки при даме, да еще и своей сестре.
– Я этого так не оставлю, - неожиданно для всех твердо произнесла Елена.
– Я поеду в Эпиналь. Убийство королевского ученого...
– Ее голос сорвался, она вздрогнула и прижала ладони к лицу.
– Нет, сестричка, не плач.
– Жан-Франсуа подошел к ней, обнял единственной рукой за плечо.
– Идем отсюда. Тебе здесь нечего делать.
– Он увел безвольную сестру, не сопротивлявшуюся ему.
– Самое интересное, - усмехнулся Сен-Жамон, когда брат с сестрой ушли, - что ни один врач не может понять от чего он умер.
– Все в руце Господней, - ответил ему Лежар.
– Похороните это как должно.
Жану-Франсуа в тот вечер вновь стало плохо. Мать нашла его около резной статуи, изображающей Мать Милосердия, он стоял на коленях, заливаясь слезами и звал сестру. Салентинка по рождению Жермона де Вьерзон была женщиной сдержанной и расчетливой, она не бросилась успокаивать сына, а отправилась искать кюре Лежара, у которого это получалось гораздо лучше. Более в этом деле преуспевала лишь Елена, но звать свою дочь графиня Фионская не собиралась, она давно разочаровалась в младшем ребенке и железной рукой пресекала все намерения Жана-Франсуа вовлечь сестру в их организацию.
Когда кюре пришел в дом графов Фионских, Жан-Франсуа уже не боролся со своими демонами, полностью отдавшись на их милость.
– Елена, - шептал он, - Елена... Спаси меня... Только ты, только ты можешь это...
– Он, похоже, общался с ней как наяву.
– Помнишь, когда я вернулся с Модинагара... меня так часто терзали демоны моей души. Я метался в бреду, кричал, стонал... и лишь ты спасала меня. Твоя рука отгоняла демонов с моего лица...
– Лишь молитвы и верное служение Господу может спасти тебя, - положил ему руку на плечо Лежар.
– Господу, - рассмеялся Жан-Франсуа.
– Что он сделал для меня или для нашего дела, Зверя вам и руку мне - дал де Бренвиль, а не Господь...
– Твои речи - противны самой сути нашего общества, - как всегда не повышая голоса оборвал его Лежар.
– Мы служим Господу, никогда ничего не требуя взамен.
– Но Елена, - резко сменил тему, как обычно во время приступов, Жан-Франсуа, - разве я прошу о многом? Сделаем ее одной из нас...
При этих словах Лежар переглянулся с Жермоной, стоявшей тут же и графиня едва заметно кивнула. Она давно уже не считала Елену своей дочерью, лишь проблемой, препятствием для достижения поставленных целей, а проблемы следует решать. И сейчас, когда недотепа-граф на лечении сделать это будет достаточно просто - пара слов понятливому слуге-салентинцу Реми, которого она привезла с собой из родной Клевары, остальное уже его забота.
Мать все еще, видимо, считала ее ребенком, потому что у постели, как обычно, стоял стакан молока. В детстве это было чем-то вроде лекарства для лучшего сна и теперь мать изредка присылала ей молоко по вечерам и Елена всегда выпивала его до капли, чтобы не сердить мать. Вот и сейчас Елена потянулась к стакану, но до того, как пальцы ее коснулись стекла, раздался голос Жана-Франсуа.
– Не пей, сестричка.
– Он вышел из-за массивной портьеры, одетый в простой домашний халат поверх кожаного жилета, с которым он расставался лишь в ванной.
– Это отрава.
Голос его звучал совсем как в детстве - тихо и ласково, без циничный ноток и хрипотцы, отдававшей безумием.
– Что тебе, брат?
– несколько испуганная спросила Елена, кутаясь в одеяло, одета она была лишь в одну ночную рубашку.
– Я хочу, чтобы все у нас было как прежде, в детстве, - почти шептал Жан-Франсуа.
– Ты, только ты, была моей отрадой в песках и жаре Модинагара. Но ты и мое проклятье, сестричка, из-за тебя я уехал туда. Я люблю тебя, Елена, люблю, как не любил никого в этой жизни, во всем мире!
– Он начал наступать на нее, дергая завязки халата.
– Жан-Франсуа.
– Елена отошла на полшага и, неловко споткнувшись, упала навзничь.
– Не надо, Жан-Франсуа...
– Я противен тебе, Елена, да?.. Это из-за руки? Так это не проблема, смотри.
– Он вынул из-за пояса короткий кинжал, с которым также не расставался, сбросил халат движением плеч, и быстрым движением вспорол завязки жилета. А затем на свет Господен он извлек левую руку, но эта конечность мало чем напоминала людскую - она была уродлива, словно покрыта мелкими, но глубокими оспинами, пальцы несколько длиннее чем на правой и заканчивались они жутковатыми желтыми когтями.
– Смотри, я такой же полноценный человек...
– Нет.
– Елена прижала от ужаса ладони ко рту.
– Ты - чудовище...
– Ну так убей меня, - произнес Жан-Франсуа, протягивая ей кинжал рукоятью вперед, вкладывая ее в ладонь сестры.
– Если я чудовище, то жить недостоин, так оборви мою жалкую жизнь!
– Нет!
– закричала Елена, роняя кинжал.
– Неет!!!
– Она попыталась подняться, но Жан-Франсуа толкнул ее в грудь, так что она рухнула обратно. Жан-Франсуа упал сверху.
– Я люблю тебя, я меня могу... не могу больше терпеть!
– НЕЕЕЕТ!!!
Но крику Елены де Вьерзон слышали лишь стены старого замка
Стены другого замка, разрушенного много лет назад, внимали словам кюре Мориса Лежара, но в отличии от прошлого раза, кроме них его слушали еще десятка два представителей нимского дворянства.
– Скоро Зверь вернется на эту землю, ибо король не внял нашим предупреждениям и запретил Книгу Зверя, - распинался Лежар, чувствуя, что сейчас полностью контролирует всех этих людей.
– Король предпочел закрыть глаза на Зверя, Отец Церкви игнорирует нас, но когда подобный Зверь будет в каждой провинции, а после и в Салентине, - он обвел глазами людей в багровых длиннополых одеяниях звериных масках, украшенных волчьей шерстью (точно также был одет и он сам), - вот тогда наступит наш звездный час. Все склонятся перед силой Господних Зверей и нами - истинными достойными слугами Господа.