Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль
Шрифт:
— Здесь, в центре, меньше рискуешь попасться шпионам,—сказал русский.—Ну, а теперь, ребята, давайте знакомиться.— Он протянул руку.— Я с Волги, из Куйбышева. Капитан Красной Армии. Коммунист. До войны был студентом пединститута, на третьем курсе. В Париж прислан действительно с севера Франции организацией советских военнопленных. Зовут меня Сергей.
— Как — Сергей! — вырвалось у Пашки.— Почему Сергей? Разве не Василий?
— Василий? — удивился в свою очередь тот, кто назвался Сергеем.— Почему именно Василий? — Внезапно он понял: — А, теперь все ясно: вы прочитали письмо Василия Порика, нашего героя лейтенанта, и думали, что он сам сюда приехал за вами, так? Нет, ребята, придется вас разочаровать: Василь Порик далеко отсюда, он уже опять сражается в партизанском отряде и приехать сюда не может...
— Вот видишь, Пашка, я тебе говорил! — не выдержал Даня. Он обратился к Сергею: — Вы сказали — его фамилия Порик? Он украинец? Полтавчанин?
— Украинец, но не полтавчанин, а кажется, откуда-то из-под Винницы,— отвечал Сергей.— Совсем еще мальчик, но воля и смелость удивительные!
— Эх, повидать бы его! — вырвалось у Павла.
— А можно еще вопрос? — продолжал Даня.
— Хоть сто.
— Вот вы, товарищ Сергей, сказали, что йас послала сюда организация советских военнопленных. Что это за организация, кто в нее входит, чего она добивается?
Сергей кивнул:
— Нужный вопрос. Правильный. Имеете право это знать. Так вот, ребята, вам, наверно, известно, что человек, которого вы зовете Гюстав (это его подпольная кличка),— член компартии Франции. Компартия поручила ему вести работу среди советских людей, которые очутились здесь, во Франции. Скоро, наверно, будет создан Центральный Комитет советских военнопленных, куда войдут самые энергичные и отважные наши люди. Это будет нечто вроде штаба, который станет формировать здесь соретские партизанские отряды и руководить их боевыми делами. Уже сейчас мы стараемся организовать во всех лагерях подпольные комитеты, руководить саботажем на шахтах, рудниках и на военных заводах немцев. Еще скажу вам, ребята, что задумана у нас подпольная газета «Советский патриот».
Даня и Павел переглянулись.
— Ничего этого мы не знали, — угрюмо начал Павел.— Нас, покуда мы укрывались в подвале, дочка нашего хозяина приняла за крыс. Видно, крысы мы и есть. Наши люди вон какие дела заворачивают, а мы сидим здесь, как глухонемые какие, занимаемся всякими мелочами. Разве это дело?!
— Да, да, мы вас просим, товарищ Сергей, мы вас очень просим, помогите нам пробраться в какой-нибудь партизанский отряд.— Даня говорил «просим», но звучало оно, как «требуем».— Мы так больше не можем! Дайте нам оружие, мы хотим стать солдатами, сражаться...
Сергей знаком остановил его.
— Погодите, ребята, не горячитесь прежде времени,— сказал он успокоительно.— О вас уже знают в организации, о вас помнят, можете не беспокоиться. Когда будет нужно, вам дадут команду. Сейчас вы нужнее здесь, в Париже. Гюстав очень хвалит вас обоих. Говорит, вы инициативные и смелые ребята. И ему да и мне показалась очень ловкой ваша выдумка с «адской машиной». Это помогает нам оберегать людей от ненужного риска. Я уже рекомендовал этот способ товарищам у нас на севере и в некоторых других департаментах. Возможно, вам придется поехать куда-нибудь с этой вашей машинкой, показать товарищам, как ее устанавливать, где. У вас уже есть опыт. И помните, ребята, Париж сейчас — тоже фронт. И сражения здесь, в подполье, не менее важны, чем в лесах.
Он посмотрел на большие старомодные часы у запястья.
— Мне скоро уходить. Я о вас обоих уже знаю от товарищей. Но хочу все же услышать от вас самих, кто вы такие, как сюда попали. Знаю, что в Красной Армии не были, слишком для этого молоды...
И в центре Парижа, в саду Тюильри, пахнущем травой, летней пылью, нагретым за день песком, два русских комсомольца начали выкладывать первому на чужбине земляку всю сложную и тяжкую историю своего «угона» из Советского Союза, каторжной работы у фашистов, неволи, бегства и, наконец, подполья здесь, в Париже.
Сергей слушал молча, иногда знаком останавливал, задавал беглый и, казалось, несущественный вопрос, но каждый раз оказывалось, что именно этот вопрос помогал выяснить что-то важное в рассказе ребят. Все это время он не переставал наблюдать за садовыми дорожками и однажды прервал Пашку, который как раз описывал свой побег из лагеря (кажется, третий), чтобы предложить перейти подальше, на другую скамейку: здесь они сидят уже давно, на них могли обратить внимание. Они пересели подальше, в тень другого каштана.
Сергей вынул из кармана черную прокуренную трубочку, тщательно выскреб из карманов крошки табака, набил ее, раскурил.
— А вы не курите, ребята? Нет? Видно, не воевали вы под Москвой в сорокаградусный мороз, когда трубка согревала сердце. — Он улыбнулся, показал широкие крепкие зубы и как-то сразу подомашнел; что-то в нем развязалось, он стал уже не строгим экзаменатором, а товарищем.— Меня там, близ Москвы, под Ржевом, и подшибли. Трое суток не приходил в себя, а потом очнулся уже у них...
— Бежали? — быстро спросил Павел.
Сергей кивнул.
— Само собой. Только и до этого и после немало было всего. Когда-нибудь, когда будет время, расскажу.
— Когда придет победа? — немного насмешливо спросил Павел.
Сергей зорко глянул на него:
— А ты что, Павел, не веришь в нашу победу?
— Почем я знаю,—пожал плечами Павел.—По лондонскому радио Келлер слушал сводки. Сводки победные, а фрицы остаются хозяевами. Вон сколько они по всему миру земель захватили.
— Победа и от тебя зависит, и от меня, и от Данилы,— невозмутимо сказал Сергей.— Тут твой скептицизм, твоя усмешечка, Павел, не у места. Да ты знаешь ли, сколько мы сейчас подбили и подожгли немецких самолетов, какую силу фашистов уничтожили у Ржева и Вязьмы весной, когда они вознамерились снова наступать на Москву? Вы здесь оторваны, вы многого не знаете, я понимаю, а наши вот сейчас, в эти дни, когда мы с вами говорим, бьются под Курском, побеждают фашистов, гонят их... А знаете ли вы, сколько наших людей сражаются во всем мире и даже здесь, во Франции? Вот погодите, через месяц-два здесь так все накалится, такое подымется, что оккупантам жизни не будет. Наши, русские, и здесь себя покажут!