Книжник
Шрифт:
Лука осмотрел его раны. Я осторожно положил руку ему на плечо и заметил, что даже
это прикосновение причинило ему боль.
— Все молятся.
Я принес с собой хлеба, миндаля, виноградных лепешек, вина, разбавленного водой.
По щекам Павла потекли слезы. Плечи поникли.
— Если бы только они послушали!
— Они слушали — какое-то время, — мягко заметил Лука.
— Господь дает им возможности день за днем, Павел. Мы будем продолжать молиться
и говорить
последователей Христа, не один Анания со своей кликой владеет городом.
Лука покачал головой.
— Павел, опухоль скоро спадет. Но зрение могло ухудшиться от ударов.
Стражник объявил, что нам пора уходить.
Павел вздохнул.
— Может, хоть римская стража будет слушать.
Я не мог сдержать улыбку.
Тысяченачальник доставил Павла в синедрион, и мы слышали, как Павел внес раскол в
ряды совета, заявив, что его судят за веру в воскресение мертвых. Спор между фарисеями и
саддукеями так накалился и вышел из-под контроля, что римские воины опять взяли Павла
под охрану и вернули в крепость.
Я знал, что этим все не кончится. Город бурлил. Ходили слухи, что на жизнь Павла
замышляется покушение. Я молился, не переставая.
Господь напомнил мне, что другу моему суждено очутиться в Риме.
Когда я явился сказать ему об этом, мне преградил путь римский стражник.
— Его здесь нет.
— Куда его повели?
Стражник отказался отвечать.
Я пошел к сестре Павла. Она виделась с ним. Сын ее — тоже.
— Я слышал, как несколько человек сговаривались в храме, — рассказал мне мальчик.
— Они собирались вместе с другими убить дядю. Клялись, что не будут ни есть, ни пить, пока не увидят его мертвым. Их сорок человек, Сила! Я предупредил Павла, а он велел мне
рассказать обо всем главному начальнику.
Путем расспросов нам вскоре удалось установить, что этой ночью из Иерусалима
вышли две сотни пеших воинов под командой двух центурионов.
— У меня есть друг среди солдат, — сообщил один брат. — И он говорит, что их
сопровождали семьдесят всадников и две сотни копьеносцев.
— А Павел?
— Он точно не знает, но они вели какого-то узника в цепях к римскому прокуратору в
Кесарию.
Я усмехнулся. Даже римское войско покоряется Божьей воле и охраняет избранного
Божьего слугу!
Лука без промедления отбыл в Кесарию, меня же срочные дела, одно за другим, удерживали в Иерусалиме.
— Первосвященник отправился в Кесарию, — известил меня Иаков. — И взял с собой
Тертулла.
— Может, Тертулл и славится умением жонглировать иудейским законом и римским
нравом, только даже
относительно Павла осуществиться.
70
*
Лука писал мне, и я постоянно держал Совет в курсе состояния Павла, телесного и
духовного. К тому времени, как мне представилась возможность повидать его, Анания, иудейский первосвященник, и Тертулл давно уже потерпели неудачу в своих попытках
убедить прокуратора Феликса выдать им Павла. Полагаю, что на самом деле Феликс нашел
некоторую приятность в том, чтобы отказать им. Сам он был вольноотпущенником
императора Клавдия, притом снедаемым честолюбием. Он женился на Друзилле, правнучке
печально известного Ирода Великого, посчитав, что такой союз поможет ему снискать
расположение евреев. У него ничего не вышло. Иудеи ненавидят потомков Ирода за их
идумейскую кровь. Его женитьба лишь сделала ее еще более нечистой.
Павел выглядел неплохо, но я понимал, что он досадует на свое положение, позволявшее проповедовать лишь немногим.
— Ах, Сила, ты мой друг — и ты меня знаешь. Павел приветственно схватил меня за
руки, очень довольный, что я принес ему письменные принадлежности. — Мне нужно
ответить на дюжину писем — а было нечем.
— Что-нибудь указывает на планы прокуратора в отношении тебя?
— Ничего. Он вызывает меня, и я беседую с ним об Иисусе. Живу в надежде, что
он послушает.
Я провел в Кесарии несколько недель, написал письма под диктовку Павла и вернулся в
Иерусалим. В следующий раз я посетил его после Пасхи и застал в крайнем раздражении.
— Прокуратор мной развлекается! — Он метался по комнате, снедаемый нетерпением.
— Надеется, что я захочу его подкупить. Пусть не мечтает! Даже будь у меня деньги, я не дал
бы ему ни монеты!
Сердце прокуратора Феликса оказалось каменным.
— Почему Бог держит меня здесь?
— Может быть, чтобы очистить тебя и подготовить к встрече и разговору с тем, кто
гораздо выше прокуратора: с самим кесарем.
Он все время молился — не за себя, а за основанные им церкви. Я не знаю другого
человека, который так хорошо помнил бы имена — сотни имен — и обстоятельства
спасения каждого. Любовь его росла, и ее не могли удержать каменные стены. Она
преодолевала их на крыльях молитвы. Он писал бесчисленное множество писем, некоторые предназначались мне, хотя у меня и не сохранились: одни были переданы
дальше, другие — сожжены врагами. Те, что со мной — останутся жить. Я сделал с них