Книжник
Шрифт:
Мне казалось, что все пропало. Все наши труды! Все молитвы! Обращенные позабыли
всякое здравое учение и внимали лжи!
— Мы должны вернуться туда и противостать этим лжеучителям, пока те не отвратили
наших братьев и сестер от Христа!
Я ощущал себя обломком кораблекрушения, швыряемым туда-сюда волнами прибоя.
Пойдет Павел — и я пойду. Захочет остаться — останусь. Я пустился в это путешествие, чтобы быть рядом с ним, невзирая на риск. Сам по себе я, возможно,
первым же кораблем!
Мы добрались до Афин и вынуждены были задержаться. Павла снова свалил недуг. Я
ухаживал за ним, как мог, но необходим был врач.
—Я пошлю за Лукой.
— Нет! — Павел лежал бледный, но, как всегда, в решениях был непреклонен. — Через
несколько дней я встану на ноги. Лука нужен там. Бог исцелит меня, если Ему угодно. А если
нет, значит, это бремя, которое мне суждено нести.
Как только Павел в достаточной мере оправился от болезни, мы снова тронулись в путь, 62
но неподалеку от порта подверглись нападению грабителей, которые отобрали у нас все
деньги, припасенные на дорогу. Нас выручила Дамарь, однако случалось то одно, то другое, что по-прежнему не давало нам отправиться на север.
— Возможно, это Господь не пускает нас туда, Павел, — заметил я.
Павел, который так и не выздоровел до конца, становился все более нетерпелив.
— Это сатана нам препятствует! Ждать больше нельзя! Кто-то должен идти в
Фессалонику и рассказать им правду, пока ложь не убила в них веру.
Идти вызвался Тимофей. Возложив на него руки, мы с благословением отослали его, горящего желанием защитить Павла и подробнее разъяснить суть обетования о возвращении
Христа. Признаюсь, я боялся, что природная застенчивость молодого человека может
помешать ему успешно исполнить поручение. Павел же опасался за его жизнь. Мы оба
непрестанно молились.
Для нас это было нелегкое время.
Здоровье Павла снова ухудшилось, и он впал в глубокую тоску.
— Боюсь, как бы все наши труды не пошли прахом.
Мы ничего не могли поделать — оставалось только молиться и уповать на Господа.
Ожидание оказалось для нашей веры более тяжким испытанием, чем побои и темница!
Но Бог был верен!
Тимофей вернулся весьма воодушевленный и принес хорошие вести. Возрадовавшись, мы втроем возвратились в Коринф, наша вера и силы были обновлены. Однако, воспрянув
было духом, спустя несколько недель мы получим новый удар: коринфские иудеи упорно не
верили ни одному слову, сказанному Павлом или мной. Сколько бы мы ни приводили
доказательств из Писания, они оставались в ожесточении сердца и не принимали Христа. В
последнее появление Павла
открыто бросали ему в лицо проклятия и оскорбления в адрес Иисуса.
— Ваша кровь — на ваших головах! — воскликнул Павел и покинул синагогу. Выйдя
из нее, он торжественно отряс одежды. — Отрясаю прах этого места от ног своих! — Он
воздел руки к небу. — Ты, ты и ты! — Он указал на некоторых. — Моя совесть чиста. Вы
сами повинны в своей погибели, ибо отвергли Господа Иисуса Христа. Я ухожу
проповедовать язычникам!
Волнения в округе не утихли ни в этот день, ни в последующие.
Может, Павел и заявил во всеуслышание, что предает их гневу Божьему, но в душе он
не оставлял надежды на лучший исход. Сейчас мне смешно, потому что Павел перебрался к
Титу Юсту, верующему из язычников. А Тит жил как раз напротив синагоги!
Ни дня не проходило, чтобы иудеи не видели, как Павел принимает у себя посетителей.
Крисп, один из их старейшин, пошел поговорить с ним. И таким образом, не стесняемый
давлением и ревностью прочих, обратился к Христу. Вскоре Крисп привел всех своих
домашних послушать об Иисусе. Недруги наши скрежетали зубами и шипели на
приходящих. Иудеи с язычниками под одной крышей вместе преломляют хлеб? Божий
Мессия для всех людей? Ожесточенные сердца отказывались этому верить.
На Павла постоянно сыпались угрозы, как и на меня, Тимофея и прочих его друзей. Но
ему доставалось больше всех. Он начал бояться. Я убежден, что страх был результатом
физического истощения. Павел трудился, не покладая рук, с раннего утра до поздней ночи.
Даже человек его невероятной выносливости нуждается в отдыхе. Я точно нуждался. Но
Павел чувствовал, что не может себе позволить не проповедовать, не дать ответа на каждый
вопрос, сопроводив его убедительными доказательствами. Он изливал свою жизнь на алтарь, как жертву перед Господом. В свободное от проповеди время он корпел над имеющимися у
нас свитками, приготовляясь к новой битве. Допоздна диктовал письма.
Усталого человека легче поколебать.
— Мне страшно, — признался он мне как-то вечером. — Одно дело, когда нападают на
меня, но мои друзья… — Глаза его налились слезами. — Я боюсь думать, на что еще
способны пойти мои враги, Сила, и кому они могут причинить вред из-за моих речей.
63
Я понимал, что Павел страшится за Тимофея — и не без причины. Но ведь Тимофей
пылал такой же страстью к Христу, как и он сам. Этот юноша принес свою жизнь на алтарь