Книжный вор
Шрифт:
В дни, подводившие к его смерти, Лизель поняла: Михаэль перестал спать, каждая ночь была для него отравой. Я часто представляю, как он лежит без сна, потея под простынями снега, или видит оторванные ноги брата. Лизель писала, что несколько раз порывалась рассказать ему о своем брате, как она рассказала Максу, но ей казалось, что слишком велико расстояние между отдаленным кашлем и двумя уничтоженными ногами. Как утешить человека, который навидался такого? Стоит ли говорить ему, что фюрер им гордится, что фюрер любит его за то, что он сделал в Сталинграде? Как можно
Сообщить известие фрау Хольцапфель попросили Ганса Хубермана. Он стоял на ее пороге, и она, должно быть, сразу все поняла по его липу. Двое сыновей за полгода.
Утреннее небо пылало за спиной Ганса, а жилистая старуха шагнула мимо. Всхлипывая, побежала по Химмель-штрассе туда, где кучкой стояли люди. Она произнесла имя Михаэль по крайней мере раз двадцать, но тот уже ответил ей. По словам книжной воришки, фрау Хольцапфель обнимала тело почти час. Затем вернулась к слепящему солнцу Химмель-штрассе и села. Идти она больше не могла.
Люди смотрели издалека. Такие вещи легче с расстояния.
С ней сидел Ганс Хуберман.
Он положил ладонь ей на руку, когда она опрокинулась на жесткую землю.
И не мешал ей наполнить улицу воплями.
Много позже Ганс с великой заботливостью вел ее по улице, через калитку, в дом. И сколько бы я ни старался увидеть все иначе, я не могу отделаться от этой картины…
Когда я представляю убитую горем женщину с высоким серебряноглазым мужчиной, на кухне в доме 31 по Химмель-штрассе по-прежнему идет снег.
СЕЯТЕЛЬ ВОЙНЫ
Пахло свежеструганным гробом. Черные платья. Огромные чемоданы под глазами. Лизель стояла на траве вместе со всеми. В тот же самый день она читала фрау Хольцапфель. «Почтальона снов», он нравился соседке больше всего.
Насквозь хлопотный был день, ничего не скажешь.
Немцы к тому времени начали расплачиваться полной мерой. У фюрера задрожали его маленькие прыщавые колени.
И все же я отдаю ему должное, этому фюреру.
У него явно была железная воля.
В смысле сеяния войны усилия нисколько не ослабевали, и так же не сбавляло хода наказание и истребление еврейской заразы. Хотя лагеря в большинстве своем расползлись по всей Европе, некоторые еще оставались и в самой Германии.
И в этих лагерях множество людей по-прежнему заставляли работать и шагать.
Одним из таких евреев был Макс Ванденбург.
ПУТЬ СЛОВ
Это случилось в маленьком городке в самой сердцевине гитлеровского тыла.
Поток новых страданий нагнетался очень славно, и вот прибыл их небольшой кусочек.
По окраинам Мюнхена гнали евреев, и одна девочка-подросток совершила немыслимое — встала в их строй и пошла с ними. Когда солдаты оттащили ее прочь и бросили на землю, она поднялась. И вернулась в колонну.
Стояло теплое утро.
Очередной чудесный денек для парада.
Евреи и конвой прошли уже через несколько поселков и приближались к Молькингу. Возможно, прибавилось работы в лагере или там умерло несколько заключенных. Как бы то ни было, в Дахау гнали пешком новую партию свежих вымотанных евреев.
Как всегда, Лизель прибежала на Мюнхен-штрассе, куда стягивались неизменные зеваки.
— Хайль Гитлер!
Она услышала переднего солдата издалека и двинулась к нему сквозь толпу, навстречу процессии. Голос изумил ее. Он превратил бесконечное небо в потолок прямо над головой, и слова, отскочив от этого потолка, упали куда-то на пол хромающих еврейских ног.
И глаз.
Они глядели на движущуюся улицу, еврей за евреем, и, найдя удобное место для наблюдения, Лизель остановилась и стала их рассматривать. Побежала взглядом по рядам лиц за лицами, пытаясь сравнивать их с евреем, который написал «Зависшего человека» и «Отрясательницу слов».
Перистые волосы, думала она.
Нет, волосы — как хворост. Так они выглядят, когда немыты. Ищи волосы как хворост, болотистые глаза и растопку бороды.
Господи, их так много.
Так много пар умирающих глаз и шаркающих ног.
Лизель рассматривала их, но Макса выдали даже не черты лица. А то, как это лицо себя вело: оно тоже изучало толпу. Застыв в сосредоточенности. Лизель вдруг растерялась, наткнувшись на это единственное лицо, устремленное прямо на немецких зевак. Этот взгляд так целенаправленно что-то выискивал, что люди вокруг книжной воришки заметили и стали показывать пальцами.
— А этот что высматривает? — произнес мужской голос сбоку от Лизель.
Книжная воришка шагнула на дорогу.