Князь Арнаут
Шрифт:
Говоря честно, наш благородный пилигрим не очень думал о них, он был разочарован, так как надеялся увидеться с княгиней, ведь именно из-за неё, как сам думал, он и поскакал в Антиохию. Хотя, сказать по правде, больше-то ему на Востоке и деваться было некуда. Разве что к базилевсу Мануилу податься, записаться в наёмники — miles gregarius, но это, пока силы есть, всегда успеется. А пока мысли Ренольда всё чаще возвращались к Констанс.
«Неужели она забыла нашу встречу? — спрашивал себя рыцарь. Ему вспоминались слова служанки княгини, сладострастной Марго, и он подумал: — Нет, не могла,
Он терял надежду, но вместе с тем всё чаще и чаще, будто даже и не по собственной воле, предавался мыслям о том, сколь многое изменилось с того дня, когда он последний раз разговаривал с Констанс.
Всё верно, пока они с Ангерраном, так лихо умчавшись из-под Араймы, теряли силы и надежду на спасение, ночью плутая горными тропами, а с восходам солнца прячась в пещерах, изо всех сил стремясь избежать встречи с победителями-язычниками, товарищи последних существенно изменили статус княгини Антиохии. Теперь не достигшая даже ещё двадцатидвухлетия Констанс из просто красивой знатной дамы превратилась в очень красивую и очень знатную... вдову!
— Эх, не везёт нам, мессир, не везёт... — вздыхал Ангерран. — А что, государь мой, не выпить ли нам ещё?.. Ох, не нравится мне всё это. Как бы изменники грифоны не открыли ночью ворот. С них станется, такие мерзавцы, прости Господи! Может, выпьем чего? — снова повторил оруженосец и преданно посмотрел на сеньора. — Хоть малую кварту... Беспокойно мне на душе...
— Выпьем, — кивнул тот, — только с одним условием. Ты заткнёшься.
— Как скажете, мессир, — вновь вздохнул Ангерран, опасаясь просидеть остаток вечера на сухую. — Как скажете.
Рыцарь подозвал трактирщика и велел ему подать ещё вина, но, несмотря на данное господину обещание, Ангерран недолго хранил молчание.
— Простите меня, мессир, — несмело начал он, — но только у меня всё из головы не идёт тот наш трактирщик, помните? Аршоком или Ашраком его звали, вы ещё в его корчме двух грифонов прикончили?
— Ну? — буркнул сеньор.
Почувствовав, что господин настроен более или менее благодушно, слуга осмелился пойти дальше.
— А вы так и не узнали, что было на той пластинке, которую мы нашли в мехе вина? — поинтересовался он.
Ренольд пожал плечами.
— Я не стал спрашивать... Какое мне дело? Да и некогда было... — проговорил он едва ли не виновато — следовало, конечно, поинтересоваться, что означали арабские письмена на свинцовой пластинке, обнаруженной в старом винном мехе. — Да нам-то какая разница?
— Мессир, — осторожно начал Ангерран, — я позволил себе потратить немного мелочи из той суммы, что вы любезно пожаловали лично мне на покупку одежды, и нанял мальчишку, нищего попрошайку, дабы он и его дружки, такие же оборванцы, как он, целыми днями следили за домом того корчмаря, я имею в виду Аршока или Аршака, богомерзкое имя, прости меня, Господи! — Оруженосец перекрестился и продолжал: — Пока ничего интересного он мне не сказал...
— Когда это ты успел? — строго спросил Ренольд. — Мы тут всего-то четыре дня.
— А третьего дня, можно сказать сразу, как пришли мы тогда, — признался оруженосец. —
— Помню, — согласился рыцарь. — Эту чушь я уже от тебя слыхивал...
Понимая, что сеньор ворчит лишь из-за скверного настроения, последний продолжил:
— Так вот. Пока я лишь узнал, что хозяин в лавке один, вернее, вдвоём с сыном, Нарсиз его зовут...
— Ну и что? — Ренольд даже и предположить не мог, куда клонит оруженосец, но догадывался, что, скорее всего, это окажется интересным.
— Так вот я и думаю, куда девался младший? Рубен?
— Может, подох или уехал куда-нибудь? Какая разница? Ангерран всем своим видом показал, что думает иначе.
— Вопрос — куда? — глубокомысленно изрёк он. — Разве не странно, что его нет в городе во время осады? И та дама, что я у него видел, она тоже исчезла. И, говорят, давно...
— Да плевать мне на него и на неё тоже! — разозлился Ренольд. — Это всё, что тебе удалось узнать? Немного же! Похоже, ты зря тратишь деньги, что я даю тебе. Может, я излишне щедр? Клянусь святым Райнальдом, да!
— Помилуйте, мессир! — взмолился Ангерран. — Уж и так не жирно живу, помилуйте!
— Не жирно? — заворчал сеньор. — Вино лакаешь чуть не каждый день, жрёшь то же, что и я... да и всё прочее! К тому же серебро...
— Здесь ведь не Европа, мессир, — заныл оруженосец. — Тут все привыкли к золоту... куда богаче живут. А за харч и вино — спаси вас Господь, да благословит он щедрость вашу. По мне, так жаловаться грех... Дурак бы я был, если бы жаловался! Такого господина, как вы, мессир, не сыщешь не то что тут, на Востоке, но и у нас, во Франции.
— Ладно, — махнул рукой пилигрим, — не стони. Допивай, да пойдём... куда-нибудь в кости перекинуться. Может, хоть в этом повезёт? Говорят, те, которым... — Он не закончил, выразительно махнул рукой.
— Я с вашего позволения посижу ещё, — виновато улыбнулся слуга, всем своим видом демонстрируя, как ему неловко возражать. — Жду этого паразита. Если сегодня он не принесёт мне новостей, прогоню к дьяволу!
Упомянув имя врага рода человеческого, Ангерран опять небрежно перекрестился. Ренольд поднялся и, бросив на прощанье: «Не надерись до зелёных чертей, образина», не оглядываясь, вышел на улицу.
Шагая по улице, он вдруг подумал о словах, сказанных Ангерраном. «Тут не Европа... Все привыкли к золоту... Живут куда богаче...»
Первой реакцией, которую вызвал у Ренольда Восток, была смесь восхищения и... раздражения, нет, скорее, негодования. Ренольд и до сих пор не научился нормально относиться к рыцарям в платье язычников и в тюрбанах, хотя в походах и сам уже обматывал голову белым плащом, чтобы она не лопнула под шлемом, раскалённым от палящих солнечных лучей. Местным франкам для предохранения от солнца и пыли служил специальный четырёхугольный кусок белой материи, которая, сложенная определённым способом и повязанная шнурком, закрывала и лицо и голову. Такой убор назывался кеффе; его, и очень многое другое, христиане позаимствовали у местных жителей.