Князь Арнаут
Шрифт:
Дальнейшее поведение Юго дю Пьюзе трудно одобрить. Поскольку трусость графа Яффы (а как иначе расценить его отказ от поединка?) по понятиям того времени естественным образом указывала на его вину, многочисленные сторонники отвернулись от Юго. Он, не зная, как поступить, не придумал ничего лучше, чем бежать в Аскалон, в ту пору, как известно, принадлежавший ещё правившему в Египте Фатимидскому халифу. Граф привёл в Яффу мусульманское войско, которое не стеснялось грабить окрестности. Тут Юго покинул даже главнейший из вассалов и коннетабль его собственного двора, Баниан, сеньор Ибелина. Когда королевская армия выступила из Иерусалима, египтяне бросили Юго и разграбленную Яффу. Город сдался без боя, Юго же предстал перед Высшей Курией Утремера.
Не надо думать, что наказание, несмотря на явный факт совершения графом государственной
Трудно сказать, вернулся бы он или нет, но... В ожидании корабля, который направлялся бы в Италию, Юго ненадолго заехал в Иерусалим попрощаться с теми немногими, кто, несмотря ни на что, сохранил к нему доброе отношение. Едва ли приходится сомневаться, что он надеялся на встречу со своей роковой возлюбленной. Свидание не состоялось. Тёплым зимним вечером, когда Юго беззаботно играл в кости, сидя подле лавки купца на улице Меховщиков, один рыцарь-бретонец подкрался к нему сзади и нанёс несколько страшных ударов кинжалом в голову, в шею и в спину. Графа унесли истекающим кровью.
— Он убил его! Убил! Убил! Убил! — Возглас Мелисанды прозвучал как крик раненой чайки. — Убил... Убил... — повторила затем королева совсем другим, почти отрешённым тоном. — Убил... А я так и не увиделась с ним. Никогда не прощу себе этого. Никогда... Но я поклялась, что отомщу, и отомстила...
Хозяйка Наплузского дворца, вдовствующая королева Мелисанда, и её гостья долго ещё лежали молча, словно в забытьи. Могло показаться, что Жюльен-Аспазия вместе со своей госпожой побывала в том далёком времени, где отцвело короткое счастье юной наследницы Утремера, куда ненадолго перенеслась она, женщина, стоявшая у конца своего жизненного пути.
Немногим менее двадцати трёх лет отделяло королеву от дня, когда слуга с поспешностью принёс ей страшную весть о гибели [105] единственного мужчины, которого она любила не только больше прочих мужчин, но и больше самой себя, а себя Мелисанда любила как никого на свете. Двадцать три года… Королева, разумеется, не могла знать, сколько ещё уготовила ей судьба, однако предчувствовала, что, сколько бы времени ни оставалось у неё впереди, она успеет отомстить Констанс за её... счастье.
105
Нужно уточнить, что, несмотря на смертельные раны, полученные Юго от кинжала убийцы, любовник Мелисанды выжил. Однако это был уже совсем не тот Юго. Сломленный калека, едва оправившись, удалился в изгнание ко двору Рутгера Сицилийского, получил от последнего богатый удел, но во владение им вступить практически не успел, поскольку умер вскоре после того, как приехал в свой новый замок, Гаргано. Смерть эта, несомненно, являлась следствием ран, полученных от кинжала бретонца в Иерусалиме.
Поведение же Мелисанды можно было сравнить с яростью разъярённой фурии. Несмотря на то что убийца, по приказу Высшей Курии подвергнутый казни, даже после того, как ему отрубили обе ноги и обе руки, продолжал утверждать, что напал на графа по собственной воле, а не вследствие сговора с королём, Мелисанда не поверила в правдивость признания испытуемого.
Страх перед местью королевы охватил противников Юго. Их признанный глава Раурт де Наплуз в течение долгого времени боялся выходить на улицу. Поговаривали, что сам король всерьёз опасался нападения нанятых супругой убийц и носил под светским платьем кольчугу, дабы защититься от удара кинжалом в спину.
Прошёл час или даже больше. Хозяйка продолжала лежать, а её гостья сидела подле кровати госпожи. Обе пили вино с пряностями, принесённые служанкой в покои королевы.
— Мы подождём, — сказала Мелисанда, возвращаясь к разговору, прерванному её собственным рассказом. — Подождём, когда они совершат ошибку. Когда те, кто нынче поёт осанну её красавчику из Шатийона, станут проклинать его, придёт наш час.
— Но сколько же ждать, госпожа?! — воскликнула Жюльен-Аспазия. — Я не решаюсь показаться в Антиохии иначе как в
— Расул? Кто это?
— Тот молодой человек, мадам, сын корчмаря Аршака. Королева на какой-то миг задумалась, а потом спросила:
— Не тот ли, что так мечтает получить шпоры? Помнится мне, его звали как-то по-другому?
— Да, мадам, — подтвердила гостья. — Его настоящее имя Рубен. Нынешнее же ему дали из-за того, что он не раз ездил посланником к...
— Я знаю, — Мелисанда жестом остановила говорившую и поинтересовалась: — Он служит верно? — Получив молчаливое подтверждение, королева заключила: — Пусть пока потужит. Скажи ему, что он получит желаемое в свой час.
— Как велите, ваше вёл... мадам.
Не обращая внимания на слова гостьи, Мелисанда продолжала:
— А ждать? Думаю, ждать нам придётся недолго. Ни за что не поверю, чтобы они не сделали какой-нибудь глупости. Эти красавчики галлы так безрассудны и при этом так уверены в себе... Да и племянница моя, Кон, не слишком-то умна...
Мелисанда хотела ещё что-то сказать, когда в дверь постучали.
— Войдите, кто там? — бросила королева и, выслушав доклад дворецкого, приказала: — Гонца ко мне. Немедленно.
Когда воин, принёсший весть, закончил рассказ и удалился, Мелисанда, обратив вспыхнувшее жаром лицо к гостье, воскликнула:
— Вот видишь, Аспазия?! Они уже начали совершать роковые ошибки! Это знак!
V
Два года княжения Ренольда в Антиохии стали периодом побед молодого правителя и торжества проводимой им политики. После впечатляющего разгрома под Александреттой Торос и его разбойники больше не рисковали предпринимать сколь-либо серьёзные действия против своих южных соседей. Тем более что князь сдержал обещание, данное Вальтеру, и орден получил все обещанные накануне битвы территории и замки. Тамплиеры укрепили Гастун и подняли из руин Бахрас — замок, стоявший на страже Сирийских Ворот. Теперь пробраться незамеченным на земли княжества с севера не мог уже никто. Отдельные шайки киликийцев и турок несколько раз пытались сделать это, но застать храмовников врасплох им не удавалось, искатели удачи всегда либо терпели поражение, либо до битвы с поспешностью отступали в горы. В конечном итоге князья Антиохии и Киликии, вспомнив, что они христиане, заключили между собой союз против сельджуков.
Отношений с Нур ед-Дином Ренольд старался пока не обострять, однако не питал иллюзий относительно намерений Помощника Аллаха, который медленно, но верно продолжал прибирать к рукам земли единоверцев [106] .
Князь Антиохии, невзирая на свою молодость и неопытность в столь непростом деле, как управление государством, уже проявлял определённую дальновидность. Едва ли простой рыцарь-рубака из тёмной и отсталой Европы двенадцатого века слышал когда-нибудь древнеримскую мудрость: «Хочешь мира, готовься к войне» (Si vis расет para bellum), однако нутром чувствовал, что нельзя давать мечам своих рыцарей ржаветь в ножнах. Да и что умел на пороге своего тридцатилетия младший сын графа Годфруа Жьенского? Только воевать... воевать и любить.
106
О политике Нур ед-Дина в описываемый период времени см. комментарий 21.
Констанс пребывала в состоянии эйфории. За здоровеньким бутузом Ренольдом на свет появилась Агнесса. Пожалуй, супруги могли позволить себе завести ещё парочку малышей. Не отставала от госпожи и верная Марго, счастливая от того, что у князя находились для неё силы и время. Вслед за Эльвирой на свет появился Морис, потом Эскива, потом Реньер. Мальчики не выживали, но Марго не отчаивалась.
Князь же умел не только работать, но и веселиться. В этом он также вёл себя в соответствии с традициями своего века Празднества устраивались в Антиохии по поводу и без повода Кроме того, раз уж не находилось реального противника, чтобы подраться, следовало найти выход дурной энергии — нельзя позволять здоровым воинственным мужчинам изнывать от скуки, покрываться жирком.