Князь Арнаут
Шрифт:
Ренольд любил устраивать состязания. Турниры для рыцарей, кулачные бои для простонародья, поединки между животными, всё это происходило днём, а вечером... вечером все предавались буйному веселью. Пиры, зачастую более похожие на гнусные пьянки и разнузданные оргии, становились делом обычным. Ничего или почти ничего не менялось ни в рекомендованные для воздержания дни, ни в посты, которые если и не игнорировались вовсе, то соблюдались без должного рвения. Вино из подвалов и золото из сундуков лились рекой, и Ренольд довольно скоро стал замечать, что денег катастрофически не хватает. Похоже, судьба обманула его. Казалось, она сделала явью сон, так часто снившийся бедному пилигриму, но...
Да, теперь молодой кельт получил и титул, и прекрасного
Во сне всё складывалось куда удачнее. В жизни же все норовили припрятать деньгу, шустрые дельцы уводили барыши из-под носа у князя. Льстивые венецианцы и пизанцы, чуть не даром получив торговые привилегии [107] , забыли, кто хозяин в городе. Все старались соблюсти свою выгоду, даже самые ближние, своим положением и достатком обязанные только ему.
107
Первые за поддержку получили от молодого властителя снижение пошлин на торговлю шёлком и другими тканями с 5 до 4%, а на торговлю другими товарами с 7 до 5%. Вторые выторговали себе помимо земельных и имущественных уступок снижение подорожного налога.
Базилевс и тот обманул. Когда Ренольд написал ему о том сражении под Александреттой, Мануил, подтолкнувший князя к войне, кажется, испугался: уж не чересчур ли решительно расправился правитель Антиохии с армянами Киликии, не слишком ли он силён? А ну как не захочет принести вассальной присяги? Ренольд попросил у императора обещанных денег — не на пиры, а на продолжение войны! — но лукавый ромей завёл долгую рутинную переписку относительно того, что вот хорошо бы, если бы... вассал сначала нанёс решительное поражение Торосу на Севере, то есть, собственно, на территориях Малой Армении.
Ренольд по молодости готов был уже ринуться в горы Тавра, однако менее горячие головы из его окружения тактично объяснили князю, что, не набрав хорошего войска, нечего и думать ни о каких экспедициях. Тягаться с коварным Торосом на горных перевалах, имея полторы-две сотни конников и максимум тысячу пехотинцев — совсем не то, что громить его на холмистой равнине в окрестностях Александретты.
Никто не говорил Ренольду, но до него и до самого дошло вдруг, что хитрый Мануил просто подталкивал его к краю пропасти.
Итак, спустя два года после решительной победы над Торосом принцепс Антиохии начал вдруг понимать, что последний куда меньший враг ему, чем далёкий покровитель, отец родной, восседавший на золотом троне Второго Рима.
Как бы там ни было, главной целью князя стало укрепление и увеличение собственной дружины, создание хорошего боеспособного войска, куда направить его — второй вопрос. Для осуществления подобных намерений прежде всего требовались деньги. Их не хватало не только на покупку коней и вооружения, но и на беспрестанные пиры. Так уж повелось у людей, добрый правитель, настоящий сеньор не садится за стол один. Не стойно князю скупиться на угощение, на то и князь! Кто знает, может, мельком и вспоминал Ренольд Людовика Французского, у которого немало назанимал безантов, да не отдал. Теперь так же, без отдачи, брали в долг у него.
Главный источник доходов князь видел в ромеях, наступала пора для подлых грифонов, подданных вероломного базилевса, пострадать за нерадение Святому делу. На этот счёт у Ренольда имелись определённые планы, столь же дерзкие и опасные, как и те, которые ещё под Араймой вынашивал он в отношении Ла Шамелли.
Великий полководец
Однако даже и на небольшую экспедицию требовались деньги. Где взять их? Не долго думая, князь обратился к наблюдениям, сделанным ещё во времена своего паломничества.
«Кто богаче всех?» — спросил он себя и сам же ответил: «Попы!» Затем следовал новый вопрос: «Кто вечно мешает жить? Кто путается под ногами? Кто строит козни?» И новый ответ: «Они же!»
Итак, к концу лета 1155 года программа минимум окончательно сложилась, оставалось лишь привести в действие механизм её выполнения, что Ренольд и сделал, несказанно порадовав королеву Мелисанду!
Княгиня обычно не присутствовала до конца на «званых ужинах», которые устраивал супруг. Скажем прямо, это зрелище для людей впечатлительных не предназначалось. Вообще-то дамы, даже если в начале вечера они находились рядом с мужьями, как правило, довольно скоро покидали их. Обычно они не просиживали дольше особ духовного звания, те также удалялись, едва оказав хозяину положенное внимание. Однако нормальный мужчина не может долго оставаться без женского общества. Тут как по волшебству откуда-то появлялись дамы с совсем другими манерами.
Даже став князем, властителем города и княжества, где жило больше двухсот тысяч человек, Ренольд Шатийонский сохранил привычки удалого бродяги и любителя приключений. Теперь его окружало множество народу. Не всем и не всегда был рад его сиятельство, но если одних он только терпел, общество других, напротив, приходилось по нраву озорному гуляке. Они как будто напоминали ему о временах бесшабашной юности.
К их числу относился и грум Ангеррана дю Клапьера, Фернан Тонно, весьма своеобразная личность. Это был довольно высокий и необычайно широкий в плечах звероподобный краснорожий мужик с невысоким (едва ли шире, чем в толщину пальца) лбом, с густой всклокоченной чёрной лопатообразной бородой и длинными, торчавшими в разные стороны пегими волосами. Прозвище своё Фернан, как уверял он сам, получил из-за огромного живота, в который, как опять же клялся его обладатель, могло вместиться за вечер не менее половины барана, от пяти до семи фунтов хлеба, голова сыра, а если повезёт с выпивкой, то и до двух мехов доброго вина. Ангерран заявлял, что грум скромничает, так как на самом деле может съесть или, точнее, сожрать куда больше. Ренольд лично убедился, что его бывший оруженосец прав.
Ко всему прочему, Фернан никогда не говорил, как большинство нормальных людей, а всегда орал или, если требовали обстоятельства, шептал, так же громко, со свистом и придыханием, при этом неизменно тараща выпученные, точно груму вечно не хватало воздуха, полусумасшедшие карие глазищи.
Никто ни разу не видел, чтобы Тонно снимал надетую поверх простой холщовой рубахи длинную, почти до колен, кожаную безрукавку с нашитыми на неё металлическими кольцами. Местами они были оторваны, кое-где частично заменены новыми. С собой Фернан обычно носил самый обычный обоюдоострый средних размеров меч в простых ножнах, ну и, конечно, длинный острый как бритва старый нож, доставшийся ему от деда. На войну или на охоту Тонно брал с собой небольшой самострел. И хотя Фернану не полагалось сидеть в присутствии господ, Ангерран с молчаливого согласия сюзерена позволял слуге находиться за одним столом с господами, разумеется, уже в неофициальной обстановке.