Князь Изгой
Шрифт:
— Ужо угостили ляхи, вовек не забуду!
— Грязь тама у тебя была, оттого и гнило всё, а как кость надломилась, тако и совсем худо стало. Потому и поставил пластину бронзовую на кость. Но знай, ежели заживёт добре осенью снимать ту пластину буду и сызнова придётся ногу разрезать.
— Неужто нельзя по-другому?
— Како по-другому то? Ты сколько с железкой в ноге ходил? По нраву сие было? Не бойся, Данила, во второй раз легче будет, да и сызнова зелье колоть буду, дабы от боли не помер.
— Век тебе должен буду, Мстислав Сергеевич! Отец всё сказывал. И про тебя, и про зелье то заморское, и про болты из злата. Отслужу.
— Пустое! Отец твой добро сделал, а я ему тем же ответил. Все под одним солнцем ходим. Ты токмо боле дурман травы от Лукерьи не пей. Дурным станешь, а после умрёшь поганой смертью. Внял?
Данила не на шутку испугавшись засеменил головой.
— Но ежели хочешь службу сослужить, есть к тебе дело.
— Всё сделаю, токмо на ноги встану…
— Ноги твои в сим деле не треба. Боярин Олег Брониславович побратима моего в порубе держит. Затеял я освободить того. Ты же в городскому полку служил. Верно то?
— Тако и есть, княже.
— Выходит, службу крепко знаешь, и воев. Что про них обскажешь?
— Княже, ты прямо сказывай, что от меня потребно?
— А ты подумай.
— Усадьбу боярскую на копьё хочешь взять?!
— А если и так?
— Об сим лучше с дядьками глаголить. Твоего отца они крепко уважали. Но ныне молодых гридней в полку много. Разумею не пойдут на такое. Разве что Тихоня, дружок мой с измальства. Мы с ним кровью повязаны. Спас в прошлые лета от смерти лютой, в деле при Карачеве. На себе волок многое дни. Побратались с ними, ужо он то не подведёт, — Данила немного задумался. — Токмо он в долговой яме сидит.
— Добрый вой то?
— Не обижайся, княже, токмо Тихоня покрепче тебя буде, а мечом не хуже моего владеет.
— А много должен то?
— Три гривны черниговские.
— Отчего в яму то попал?
— Не ведаю то. Бают не ужился с городским воеводой, ибо тот на его сестру младую глаз положил.
— Не ужился говоришь? Не беда. Подумаю, может и выкупим дружка твого.
— Постой, как ж я сразу не припомнил, есм у нас в полку Никита десятник!
— И?
— Тако он при твоём дядьке стрельником бегал, говаривал лично княжича поучал. Разумею аки пёс тебе предан.
— Точно?
— Не сумневайся. Его то при новом князе в городовой полк из дружины выперли, а то большой урон чести! Зуб у него на князя Дмитрия, да и старых воев он куда лучше моего ведает.
На следующее утро заявился мужичок лет тридцати пяти. Сбит крепко, лицо приятное, с чернявыми вихрами и улыбкой Юрия Гагарина. И на меня вылупился. Вот и весь сказ, узнал меня десятник, сходу! Не открутишься никак. Пришлось рассказывать, что, к чему, но в правильной обработке. По словам Никиты, я до двенадцати годков в Новосиле жил, а после бабка с сестрой забрала. Так что не ошибся Блуд. Успокоил меня, что мол не многие узнают, ибо возмужал я сильно. Никита только услышав про дядьку не только согласился помочь, но и без колебаний выдал все служебные секреты. В тот же день и провёл меня в город, где я своими глазам глянул усадьбу Олега. И сразу понял, что в плане нужно подкорректировать.
На обратном пути заглянули в местную «тюрьму». Конечно, тюрьмой это сооружение назвать можно, но с большим натягом. Сруб два-на два метра, закопанный в землю, да дырка в земляном полу, а в ней мужик на цепи. У ямы то и охраны не было никакой.
— Никита, а пошто на нём цепи то?
— Дык сбегал дважды.
— Не взмёрз тута? — крикнул я в яму.
Цепи пошевелились, из ямы пахнуло, а пленник поднял лицо к верху.
— А ты кто таков будешь?
— Ишь, гордый какой. Будто не он, а я тута на цепи сижу! Держи! — я кинул пленнику ковригу.
Тот схватил её, но не набросился жадно, а стал степенно отламывать кусочки.
— Пошто воеводу то обидел? — спрашиваю пленника, — уж очень занятную историю про то проведали.
— Пёс, то а не воевода! — злобно ощерился пленник.
— Ты язык-то попридержи, а то до самого лета тута поселишься, — бросил ему Никита.
— Не больно то он на Тихоню похож.
— Как-то не похож? Я енто! — донёсся голос из ямы.
Я подошёл поближе, присел на карачки:
— Ты вот что, болезный, пойдёшь ко мне под руку?
— Как так болезный, что за слово чудно? Крепок ещё покуда, а в холопы не пойду. Мне и тута неплохо.
— Ну как знаешь, тако Даниле и обскажу.
— Стой! Откель Данилу знаешь?
— Да ужо знаю. И про него, и про тебя, и про сестренку, что по твоей дури охолопили. Свезло тебе Тихоня, явился к тебе кудесник, что судьбу твою горемычную развернуть сможет.
— Не знаю, кто ты таков, но ежели сестру выкупишь… Служить буду крепко, живота своего не щадя, и в том тебе даю слово!
— А что, Никита, можно ли слову воя сего верить али нет?
— Может Данила за него слово молвил, да токмо верить али нет сам решай. Разумею, ежели клятву на крови взять, никуды он не денется.
— Добро…
Пять рублей, что я отдал за Тихоню и его сестру парень окупил сразу же, ибо принёс великую пользу. Он не только Новосиль как свои пять пальцев знал, но и прознав суть дела подсказал великолепную потраву для собак. Для задуманного всё было готово, а вот ещё одного крепкого, да нетрусливого мужика, вроде Горына, ой как не хватало. Ибо ни Добрына, ни его сыновей я привлекать не хотел.
Усадьба боярина Олега со всех сторон на виду, чисто форд Нокс на минималках. Лицом тын выходит на улицу, а сзади идёт параллельно городской стене постепенно вытягиваясь в «аппендикс», куда, использовав ограду как опору навеса, закладывали дрова. Напрашивался вариант «десантирования со стены», да только «крыша» навеса больно хлипкая, к бабке не ходи, завалится.
Поступили по-иному. Стена городская двойная. Во внутренних клетях всякий хлам, да сено хранится, а во внешних земля набита, не промерзшая. Само место довольно далеко от ворот, считай трущоба. Днём то людей немного, а уж ночью и подавно. В клетях ни дверей, ни замков, одни щели, да завалы. Нашли подходящее место и устроили захоронку. За ночь выпилили окошко и вытащив землю, начали лаз делать ко внешней стене, подпирая венцовой крепью. Во внешней стене снова окошко пробили, но не до конца, так чтобы не заметили снаружи. Хорошим долотом толстое бревно перерубить дело нескольких часов, а земля, она все звуки глушит.