Князь Изгой
Шрифт:
По внешнему краю стены, для защиты от неприятельских стрел, тянулось «заборало» — высокий забор из толстых дубовых горбылей, с прорезанными в нем «скважнями» — бойницами. На всех углах стены выведены бревенчатые башни — «вежи». Такая же башня высилась над главными городскими воротами, выходящими на пристань Жиздры. Другие, «малые» ворота были без башни и выходили на юг, к Другузке. Внутри стен помещалась основная часть города. Здесь же стоял обширный княжеский двор с жилыми хоромами и службами, две церкви, хоромы козельских бояр, дома старших служилых людей, оружейные мастерские и склады.
Вплотную к кремлю примыкал разделенный на улицы посад, в котором жил народ попроще, главным образом торговый люд, семьи воинов, находившихся на постоянной службе в Козельске,
В расположении посадских изб и дворов, огороженных деревянными тынами, не было заметно никакого порядка, потому соединяющие их улицы были причудливо извилисты. Но все они выводили путника на довольно обширную площадь, где стояла посадская церковь и находились торговые ряды. Посад не был защищен стенами.
Учащенно стучали молоты в городских кузнях, безостановочно тюкали топоры, словно растревоженный улей гудел богатый торг.
— Слыхал, князь то наш идёт взад град наш отбить.
— А и давно пора! Тиуны Андрея Мстиславовича аки волки ненасытные.
— Верно! Верно сие! Токмо мошну себе набивают. Поддерживали разговор прочие горожане.
Что происходит в городе выяснить оказалось несложно, ибо об этом на каждом углу гудели. В Карачеве, на большом княжении, сидел Пантелеймон Мстиславич старший рода и по возрасту, и по порядку династического старшинства. Из уделов княжества первым по значению считался Козельский, потом уже шли прочие — Звенигородский, Мосальский, Елецкий. Не считая эксклавов навроде Устьинского княжества, где сидел мой второй двоюродный дядя, Михаил Всеволодович.
Козельск, город с одной стороны густонаселённый и богатый, а с другой ключ к Карачевскому княжеству. Местные князья в полную противоположность брянским и новосильским совершенно не воинственны. За славой не гонялись, усобиц избегали, старину блюли крепко, были рачительными хозяевами, а о подданных своих заботились больше, чем прочие князья, и народ, по словам Лукьяна, их любил. В войны и распри с соседями без нужды не вступали, лишь обороняли вотчины, не посягая на чужое богатство.
Но в этом году что-то пошло не так. Пантелеймон умер месяц назад, а по лествичному праву на стол сел его младший брат Андрей Мстиславич и первым делом отжал богатый Козельск у племянника Василия, третьего сына почившего князя… Что-то мне это напоминает. Лезть в эти разборки совершенно не хотелось, и потому старался как можно быстрей завершить дела в городе.
— Плачу справно, иные и по десять резан получают. Мясо и жита в избытке, учу задаром счёту и письму. Но не в резанах дело.
— А в чём, Прохор?
— В отношении. Вернётесь вы домой, а там ни кола ни двора. Может уже и семьи ваши охолопили. Что делать тогда будете? Как жить?
— Бог не выдаст.
— Ежели не выдаст. Жито и резан дам на дорогу, идите с миром, — отвечаю им. — А кто захочет на меня работать, тем помогу. Через гостей весточку семьям пошлём, что вы живы здоровы, узнаем, вести, а тама и думать будем. Ежели беда какая, помогу чем смогу, выкуплю родичей. Вона Тихоню обспросите.
Агитировал бывших пленников, подкармливал, одевал, и в итоге лишь четверо ушли. Остались и купцы из Твери, Андрей и Ефим. Мужики деятельные, а у меня есть что им предложить, но прежде договорились, что те должны себя показать. Лукьян расторговал трофеи и занимался покупками по списку: пшеница, рожь, верёвки и крицы. Цена кричного железа в городе кусалась, но и в Новосиле оно здорово выросло в цене, ибо какой-то хитрый мануфактурщик с погоста на Море оставил городских кузнецов без сырья.
В среднем, где-то четыреста пятьдесят резан за тонну, больше двух рублей. Благо денег с недавних пор прибавилось, потому оставил десять рублей на крицы, да столько же на жито и прочий товар. Договорились, что Лукьян наймёт струг и пойдёт на том за крицами в ближайшие города:
Получив за малую мзду заповедную грамоту на добычу песка и рубку леса, немедля отправились на его поиски. Деревушка Березичи оказалась на своём старом месте, в восьми километрах от Козельска. Песка в округе полно, оставалось дело за малым. Найти не слишком глубокий горизонт приемлемого качества, желательно? поближе к воде.
Лес в здешних местах густой настолько, что часть деревьев, отживших век не рухнула на землю, а так и осталась стоять с иссохшими стволами. У самой воды довольно узкой полосой стоял ельник, в глубине же уже вовсю господствовал дуб и ясень. Травяной ковёр под ногами местами исчезал, обнажая наносы с ярко белым песком, бликующим в солнечных лучах. Вооружив нанятых мужиков лопатам, приступили к поискам. Небольшие пятна песка дело хорошее, но для моих планов требовалось что-то более внушительное, сотни кубометров! Песок и как формовочный для отливок пойдёт, и на фаянс да терракоту.
В поисках, здорово помог ручной бур геолога. Не скажу, что было просто, но мы его сделали. Штанги отковали из уклада, навивая по оправке, как стволы мушкетов. Коническую резьбу такого диаметра нарезать пока нечем, потому в торцы, на горячую, впрессовывали бронзовые заглушки с литой резьбой. Из насадок шнек, ложка и грунтоотборник. Предельная глубина бурения двенадцать метров, но для этих мест и семи за глаза, поэтому целиком его даже не собирали. Двое мужиков на вороток налегли, минут пятнадцать и готов срез. С буровым инструментом понадобилось три дня, чтобы выйти на годный пласт всего в двух сотнях метров от Жиздры. Ещё столько же чтобы оконтурить залежи чистейшего кварцевого песка, залегающего на глубине от трёх до семи метров. По результатам бурения составляю карту. Деян же пишет, что и с какой глубины «доставили».
— Понимаешь, зачем сие делаем? — спрашиваю его.
— Глубину жилы песчаной смотрим?
— А если подумать?
— Объём песка посчитать. Како в бочке?
— Верно мыслишь. Я ведь уеду, а ты тута останешься хозяином. Копать песок треба не абы как, а по уму.
— Чтобы земли пустой меньше ворочать?
— Правильно. Песка тысяча пудов треба, а лучше две. Потому струг разбойников тебе оставлю, но на нём песок токмо до Козельска сплавить, а тама придётся на насады перегружать.
— А ежели три осилю?
— Возьму и три. Вот только в Козельске неспокойно. Думаешь, вот так запросто можно насады найти, да мужиков нанять? Ты Лукьяна слушай. Он купец опытный, многое подскажет. Мытарям в Озёрске глаголь, что в Таруссу песок везешь, для глины.
— Отчего так?
— Оттого, что тащить тысячу пудов вверх по Оке, а после по Зуше никто в здравом уме не будет. Почитай двести поприщ. [2] Мыта за такой песок запросят вдвое, а то и втрое больше обычного. Про стекло же никому не слова. Понял сие?
2
Не видать, ни зги — в древнерусском языке слово «стьга» означало тропу (дорожку). При этом мягкий знак обозначал не смягчение согласной, а безударную слабо произносимую (в лингвистике это называется «редуцированную») гласную. Начиная примерно с XII века н. э. в древнерусском языке начался сложный процесс, который в лингвистике называется «падением редуцированных гласных». Например, «истьба» стала «избой», а «стьга» — «згой». Таким образом, не видно ни зги — не видно тропы впереди.