Князь Лавин
Шрифт:
– Вот пусть туда кхонги и лезут! – быстро выкрикнул Тумак, – А я не тороплюсь живым в царство Эрлика!
– Будет ли у нас проводник – или ты предлагаешь пойти наугад? – задал Илуге самый серьезный из волновавших его вопросов.
– Последний человек из тех, кто говорил подобные вещи, умер в прошлом году, – вздохнув, отвечал Тули.
По спине Илуге пробежал холодок. Он не хотел себе в этом признаваться, но шелестящая тьма кургана Орхоя Великого, в котором его когда-то заживо погребли, сделала его сердце подвластным страху, пусть этот страх и не распространялся на
Военный вождь ойратов покачал головой, забренчали вплетенные в сивые косицы амулеты из рога марала:
– Это безумие – лезть наугад в заброшенные штольни, да еще надеяться провести лошадей. Я готов допустить, что все твои предыдущие ошибки, угэрчи Илуге, были лишь отчасти твоими, но это твое решение – очевидное помутнение рассудка. Мои ойраты не пойдут.
– И мои тэрэиты!
– И мегрелы!
– И койцаги!
Илуге стоял и слушал молча, хотя каждое слово вонзалось в него, как клинок. Еще немного – и разъяренные вожди лишат его той власти, которой его наделило Тэнгэрин Утха – Небесное Испытание. Любые небесные знамения быстро забываются за чередой неудач.
Он заметил, что крики постепенно стихли. Джурджаган молчал. Молчал Цахо, словно они еще ожидали чего-то.
Илуге вздохнул. Готовясь к Совету, он рассматривал этот сценарий как наихудший. И все-таки в глубине души не предполагал его как действительно возможный: надеялся, что Тули найдет проход, надеялся, что ему удастся уговорить вождей поддержать его. Вот ему урок – нельзя строить планы серьезных походов, которые зависят только от одного обстоятельства. Сейчас наступило время, когда ему придется за это заплатить. Внутри у него стало нестерпимо холодно.
Илуге продолжал стоять молча, заложив руки за спину и с показным равнодушием глядя на мерцающие сине-багровыми сполохами уголья очага. Наконец, он властно щелкнул пальцами, на что в дверное отверстие сразу просунулась голова Малиха.
– Приведи ее, – велел Илуге.
Три дня назад он все-таки послал за Янирой. И за ее отрядом. В любом случае, ему предстояло решить их судьбу. Негоже было отослать ее, словно можно было таким образом отодвинуть связанную с ней проблему. Так поступают глупцы. Жестокие глупцы.
Вожди замолкли, удивленно уставясь на Илуге. Он обвел каждого из них мрачным, тяжелым взглядом.
– Пока все вы здесь, я бы хотел заодно решить и еще один вопрос, – медленно сказал Илуге, – И связан он с моей сестрой и ее отрядом из женщин.
Он услышал глухой ропот, прокатившийся по рядам. Многие, многие из вождей (в чем он был с ними на удивление солидарен) испытывали по этому поводу откровенное раздражение. Что ж, хорошо. Это хорошо.
– С одной стороны, предания гласят, что женщины в древности бились наравне с воинами степей, – продолжал Илуге. Ему удалось снова полностью завладеть вниманием окружающих, – Потому я не могу сказать, что это противно женской природе и отказать женщинам в праве сражаться. С другой стороны, Янира и ее отряд вступили в бой у Трех Сестер, нарушив мой приказ. Нарушение приказа угэрчи карается
После этих слов в юрте, казалось, можно было услышать, как упадет волос: неужели угэрчи поступит так с собственной сестрой?
– Однако доблесть горстки женщин, как вы знаете, в решающий момент не дала рассеяться нашему правому крылу, возглавляемому Сартаком, и практически потерявшему управление после того, как его сразило хуа пао. И я не был бы вашим вождем, если бы не ценил дороже всего золота мира доблесть и умение сражаться. Женщины продемонстрировали его в полной мере.
– Они просто появились в подходящий момент, – буркнул Тумак.
– Нигде выбор подходящего момента не имеет такого значения, как в сражении, – возразил ему Илуге, – Умение выбрать подходящий момент как раз и отличает вождя.
Интересно, сумел Тумак уловить скрытую за словами издевку?
– Таким образом, мне предстоит нелегкий выбор, – снова размеренно продолжил Илуге, – И я прошу вас оказать мне честь вашим советом, доблестные вожди, и готов поступить согласно вашему решению.
Его голос был мягким, но глаза холодно скользили по лицам. Так. То, что он и ожидал: замешательство. Многим явно хотелось бы вернуться к разговору о тоннелях кхонгов.
Полог откинулся, и стремительно вошла Янира. Они не виделись после той ссоры на поле боя, и Илуге почувствовал неуместный, предательский прилив гордости: Янира в своем наряде, лишь незначительно отличавшемся от одежды рядового воина, была словно бы безмолвным подтверждением сказанному. Рыжие волосы забраны под шлем, синие глаза тверды, пальцы сжимают пустые ножны, как это часто машинально делают воины, когда им приходится отдавать свой меч у входа в юрту угэрчи.
Смотрите, как выглядит преданность…
– Ты вызывал меня? – она остановилась в трех шагах, вытянувшись, словно струна.
– Построй своих женщин у входа, – коротко приказал Илуге. Лицо его было абсолютно непроницаемым.
В глазах у Яниры появился вопрос, но потом она чуть сжала губы, возвращая себе равнодушие:
– Слушаюсь.
– И возвращайся.
Это он уже сказал ей в спину. Ему казалось, что внутри у него все леденеет, словно холод из левой руки разливается по всему телу, подкрадывается к сердцу.
Самые преданные погибают первыми…
– Что ты собираешься с ними делать? – не выдержал Цахо. Илуге повернулся к вождю уваров, и тот замолк под взглядом совершенно безжизненных глаз угэрчи.
– Решать их судьбу, – ответил он, – Сейчас. С вашей помощью.
На самом деле, сейчас решалось не только это.
Он почти услышал, как в их головах толпятся протестующие доводы: никто не хочет решать дела, могущие лечь несмываемым позором на всю жизнь.
– Такое дело требует времени, – не без неуверенности пробормотал Тумак. Одно дело – возмущаться "глупыми выходками" Яниры за бурдюком с архой, и совсем другое – вынести приговор. По бросамым на него взглядам Илуге понял: они медлят не только из человеколюбия. Каждый сейчас взвешивает, а не ляжет ли сейчас здесь за свои слова под мечом угэрчи?