Князь Никита Федорович
Шрифт:
— Не нравится, — с усмешкою протянул Петр Кириллович, щурясь своими острыми глазами. — Ну, пошли вон! — обернулся он к Матрешке и Иванычу, и те сейчас же исчезли за дверями. — А многие любят это! — серьезно, как бы про себя, проговорил Трубецкой и замолчал.
В столовой снова все стихло.
После обеда молодая княжня ушла сейчас же к себе, а старый князь повел Черемзина показывать парк и сад.
Черемзин сразу понял, что старику было приятно, когда хвалили его устройство, и он хвалил вполне искренне.
— Ну, а как ты думаешь, — спросил Трубецкой, показывая на тщательно расчищенное пространство, расстилавшееся по сторонам дороги, — это я только для красоты, только для глаз сгоняю сюда мужиков на работу?
Черемзин не знал, что ответить.
— Эх, ты!.. Все под посев пойдет. Это вот Иваныч со здешними помещиками думают, что это — одна блажь. Ну, а ты не думай так! Посмотришь, поучишься и сам у себя чистить станешь…
Наконец Черемзин, боясь надоесть своим первым посещением, собрался домой.
— Ну, д_о с_в_и_д_а_н_ь_я, слышишь, — говорю "до свиданья", — сказал ему старый князь на прощанье. — Ты мне понравился. Я сказал…
Никогда еще не чувствовал Черемзин себя таким одиноким, как после своей поездки в Княжеское, как называлось имение Трубецкого. Дядина усадьба, в которой он был теперь хозяином, показалась ему и скучной, и бедной. Прежний его покой и всегдашнее хорошее расположение духа как рукой сняло.
"И хороша же она!" — вспоминал он про Трубецкую, и его неудержимо, страстно стало тянуть туда, назад, чтобы хоть опять мельком за обедом поглядеть на нее.
Он выждал несколько дней и снова отправился в Княжеское.
В это второе посещение он застал там много народа. Однако Петр Кириллилович, видимо, отличал его от всех гостей, был с ним особенно любезен и поил его своим, выписанным исключительно для себя, вином и кормил зеленой кашей.
Черемзину не понравилось, как держали себя гости Трубецкого по отношению к хозяину. Своим обращением с князем они гораздо больше подходили к Матрешке и Иванычу, чем к Черемзину, который был с князем прост и искренен, и Трубецкой относился к нему иначе, чем к остальным.
Но эти гости, сначала сердившие и раздражавшие Черемзина, вскоре оказались очень полезными. Старый князь, занявшись ими, оставил Черемзина с дочерью.
После этой, поездки Черемзина в Княжеское сделались все более и более частыми. Он ездил туда, не обращая уже внимания на испорченную дорогу и на то, насколько приличны его частые посещения.
Княжне Ирине Петровне Трубецкой шел уже двадцать девятый год, но ее красота от этого не была меньше и, казалось, не зависела от протекших лет. Еще в Петербурге, когда она была восемнадцатилетнею девушкой, к ней уже сваталось много женихов, но отец одинаково всем отказывал. Здесь, в деревне, хотя, собственно, никто не смел дерзнуть иметь какие-нибудь виды на дочь Петра Кирилловича Трубецкого, но все-таки нашлись смельчаки, получавшие от старого князя такой ответ, что сейчас же стали не рады за свою смелость. На одного из таких женихов Трубецкой прямо велел спустить цепных собак.
Петр Кириллиович не мог не видеть, что именно составляет главную приманку для Черемзина в Княжеском, и как бы нарочно оставлял его с дочерью, точно желая сделать какое-то наблюдение и заключить его своим выводом. А Черемзин между тем стал уже ездить к ним по крайней мере через день.
II
НЕУДАЧА
Месяца через два с половиною после появления Черемзина в Княжеском старый князь призвал дочь к себе в кабинет.
Ирина Петровна чрезвычайно не любила, когда ее звали в эту комнату, и боялась там отца еще больше, чем обыкновенно. Петр Кириллович встречал ее крайне недружелюбно у себя в кабинете, где всегда происходили у него с нею «объяснения». Она вошла и стала у окна, в ожидании когда заговорит отец.
Он ходил по комнате, как будто не замечая дочери, мурлыкал вполголоса какую-то солдатскую песню и, проходя, смахивал со столов и вещей, хотя на них не было ни пылинки. Ирина Петровна терпеливо ждала.
— Ты что ж это, п_е_р_е_м_о_л_ч_а_т_ь меня хочешь, а? — заговорил наконец Петр Кириллович.
— Я жду, пока вам угодно будет, батюшка, заговорить со мною, — ответила она, покачав головою.
— А-а, ну жди! — спокойно проговорил Трубецкой и снова заходил. Плечо его дергалось все сильнее и сильнее. — Как ты думаешь, сколько тебе лет, а? — спросил он опять, впрочем, довольно мягко.
— Двадцать девять, — тихо ответила княжна, испуганно, робко, исподлобья взглядывая на отца.
— Да, двадцать девять, — повторил он. — Что ж ты думаешь, отчего до сих пор я не выдал тебя замуж, а?… отчего оставил вековушой?
Ирина Петровна тяжело, глубоко вздохнула. Она знала, что отец будет мучить ее именно этим разговором.
— Ты не вздыхай… это — пустяки. По-вашему, это — моя блажь… не так ли? А я говорю, что это — ваша блажь… Были у вас женихи, были, и не отдал я тебя, потому что ни один не стоит тебя. Вот и все! Теперь, — продолжал князь, слегка запинаясь, — новый жених у вас есть: Черемзин, помещик, не сегодня-завтра сделает вам пропозицию.
Он широко улыбнулся и отвесил низкий поклон дочери.
При имени Черемзина княжна Ирина вся вспыхнула.
— Разве это может быть? — произнесла она, делая неимоверное усилие, чтобы сдержать свои слезы.
Ей хотелось плакать, но она знала, что отец терпеть не мог слез и приходил при виде их просто в бешенство.
— Не «может» быть, а будет, и будет на днях, — поправил князь. — Я это говорю. Ты увидишь… Так я желал бы спросить вас, как вы к этому отнесетесь.
— Как будет вам угодно, — ответила княжна Ирина.
— Конечно, все будет т_а_к, как мне угодно, — крикнул Петр Кириллович. Плечо его в это время так и дергалось. — Но я спрашиваю в_а_с, ваше мнение!.. Вы бы согласились пойти за него замуж? Он — человек богатый, образованный, рассудительный, прекрасный человек и годами не мальчишка.
С каждым словом отца лицо Ирины Петровны разгоралось все сильнее и сильнее. Ей страстно хотелось сказать отцу, что все, что он говорит, правда, и что она согласна.
— Так ты согласна? — крикнул Петр Кириллович.