Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер
Шрифт:
Семью Бове и Юсуповых связывало многое. Отец зодчего еще в Петербурге многие годы работал у князя в качестве «домашнего» архитектора, а сам Осип Иванович с юных лет пользовался помощью и покровительством Николая Борисовича. Юсупов, как известно, имел наметанный глаз на «ценные кадры» — Бове при его помощи вполне смог реализовать свой выдающийся талант, тогда как при иных обстоятельствах вполне мог остаться только «подающим надежды».
Князь помогал Осипу Ивановичу и в личной жизни. Он не только принял архитектора на службу в Кремлевскую экспедицию строений, а также рекомендовал в Московский Английский клуб, где в ту пору собирались сливки общества второй столицы и куда «запросто» попасть представлялось делом нелегким. Здесь Бове нашел немало заказчиков. Видимо, не без протекции князя устроилась и личная жизнь Осипа Ивановича, чьей женой стала представительница древнего княжеского рода
249
Данилова Л. И. Улица Москвина, 6. М., 1987.
Как-то раз возвращался князь Юсупов со службы домой по Красной площади. В центре ее тогда возвышался памятник Минину и Пожарскому. Как на зло, именно здесь у княжеской кареты сломалась рессора. И в те времена средства передвижения частенько выходили из строя, а «автосервиса» хотя бы в виде небольшой кузницы на главной площади страны тогда не имелось.
Покуда карета проходила починку, Николай Борисович вышел из экипажа совершить легкий моцион. На цоколе монумента «Гражданину Минину и князю Пожарскому» Юсупов увидал разложенные для продажи старые книги. Торговал ими бедно одетый мальчик-букинист. О том, чем кончилась история с поломанной рессорой, рассказал И. А. Арсеньев, чьи весьма предвзятые воспоминания мне уже приходилось цитировать. «Князь вступил в разговор с юным продавцом книжного товара, который оказался очень бойким и умным малым. Букинисту этому Юсупов велел прийти на другой день к себе и дал ему денег, чтобы нанять помещение для книжной торговли и для покупки товара. До конца своей жизни князь Юсупов помогал букинисту Волкову, который разбогател в очень короткое время, а впоследствии открыл магазин старинных вещей, которыми бойко торговал, не имея себе конкурентов в Москве, кроме Лухманова… Волков был известен в Москве под именем Гаврилы-менялы, занимался впоследствии делами сына Н. Б. Юсупова Бориса Николаевича, который (тайно, через Волкова. — А. Б.) давал деньги под залог недвижимого имущества за крупные проценты. Гаврило-меняла оставил после себя настолько значительное состояние, что дети его открыли банкирские конторы в Москве и Петербурге» [250] .
250
Исторический вестник. 1887., Кн. 1.
Неизв. художник. «Вид Красной площади». 1830-е гг. ВМП.
Юсупов разрешил юному Волкову брать в своей Домовой конторе деньги в долг на покупку наиболее интересных и ценных старинных вещей. Видимо, через него князь пополнял как собственное собрание, так и коллекцию Оружейной палаты.
Историю мальчика-букиниста дополнил его родственник — Николай Петрович Вишняков, богатый московский купец, выпустивший свои правдивые воспоминания в начале XX века тиражом в 100 экземпляров, исключительно для своих.
«Один из таких эпизодов произошел в родственной нам семье Волковых, и я его передам здесь, как слышал.
Гаврила Григорьевич Волков был известным торговцем антикварными и художественными предметами в двадцатых и тридцатых годах прошедшего столетия, пользовался репутацией знатока и успел уже составить себе хорошее состояние. Присватался он к Екатерине Лукьяновне Бажановой, купеческой дочери. Родители ее не прочь были дать согласие на брак, если б препятствием не служило то обстоятельство, что Волков был крепостным богатого помещика Голохвастова. Превращать свою дочь из свободной в крепостную они решительно отказались. Тогда Волков стал хлопотатьо том, чтобы откупиться самому. Это оказалось невозможным: Голохвастов, отличавшийся большой гордостью, отказал в просьбе, кичась тем, что его крепостной человек обладает большим состоянием и представляет лицо не безызвестное в Москве. Это было в тоне больших бар. Рассказывали, что такой же политики держались и Шереметевы. У них крепостные достигали миллионных состояний и тем не менее, несмотря ни на какие предложения, не отпускались на волю. Шереметев говорил:
— Пусть платят
В своем горе Волков обратился за советом к князю Николаю Борисовичу Юсупову, который протежировал ему. Князь обещал ему помочь. Случилось, что Юсупов и Голохвастов встретились в Английском кубе за карточным столом. Голохвастов был страстный игрок, и в этот вечер ему страшно не везло. Проигравши все наличные деньги, он предложил играть на честное слово.
— Еще успеешь! — ответил Юсупов. — Теперь я ставлю на ставку столько-то, а ты поставь Гаврилу Волкова. Условие такое: коли проиграешь, давай Волкову вольную.
Голохвастов согласился и — снова проиграл. Вот каким путем Гаврила Григорьевич Волков получил наконец давно желанную свободу».
В знак признательности Николаю Борисовичу Волков заказал его мраморный бюст, по всей видимости, Ивану Петровичу Витали, известному московскому скульптору. Бюст был выставлен на всеобщее обозрение и долгие годы украшал интерьеры волковского магазина старинных вещей. Позднее его бережно хранили сыновья-банкиры бывшего бедного мальчика-букиниста, высоко ценя память о добром участии князя.
А вот совсем другая история про благожелательность Юсупова и одно милое «дитя сердца» — Александра Ивановича Герцена, именно так переводится несколько странная для русского уха фамилия замечательного русского революционера и писателя, чьи родственники по отцу — Яковлевы, много лет состояли в членах Московского Английского клуба. Николай Борисович в ответ на просьбу отца Герцена постарался помочь получить безродному и бесправному в общем-то молодому человеку офицерское звание и связанные с ним положение в обществе, возможность делать карьеру на государственной службе, а не оставаться в «подлом состоянии», как это сплошь и рядом случалось тогда с внебрачными отпрысками представителей дворянских фамилий.
Вот что рассказал об этом сам Герцен на страницах романа-воспоминания «Былое и думы». «Прошлое столетие (18 век. — А. Б.) произвело удивительный кряж людей на Западе, особенно во Франции, со всеми слабостями регентства, со всеми силами Спарты и Рима… Наш век не производит более этих цельных натур; прошлое столетие, напротив, вызывало их везде, даже там, где они не были нужны, не могли иначе развиваться, как в уродство. В России люди, подвергнувшиеся влиянию этого мощного западного веяния, не вышли историческим людьми, а людьми оригинальными…
К этому кругу принадлежал в Москве на первом плане блестящий умом и богатством русский вельможа, европейский grand seigneur (большой барин) и татарский князь Н. Б. Юсупов. Около него была целая плеяда седых волокит и esprits forts (вольнодумцев), всех этих Масальских, Санти…
Старый скептик и эпикуреец Юсупов, приятель Вольтера и Бомарше, Дидро и Касти, был одарен действительно артистическим вкусом. Чтобы в этом убедиться, достаточно раз побывать в Архангельском, поглядеть на его галереи, если их еще не продал вразбивку его наследник. Он пышно потухал восьмидесяти лет, окруженный мраморной, рисованной и живой красотой. В его загородном доме беседовал с ним Пушкин, посвятивший ему чудное послание, и рисовал Гонзага, которому Юсупов посвятил свой театр.
Мой отец по воспитанию, по гвардейской службе, по жизни и связям принадлежал к этому же кругу…
Между прочим, мой отец сказал… что он говорил с князем Юсуповым насчет определения меня на службу.
— Время терять нечего, — прибавил он, — вы знаете, что ему надобно долго служить для того, чтоб до чего-нибудь дослужиться…
…Отец мой определил-таки меня на службу к князю Н. Б. Юсупову в Кремлевскую экспедицию. Я подписал бумагу, тем дело и кончилось; больше я о службе ничего не слыхал, кроме того, что года через три Юсупов прислал дворцового архитектора, который всегда кричал таким голосом, как будто он стоял на стропилах пятого этажа и оттуда что-нибудь приказывал работникам в подвале, известить, что я получил первый офицерский чин. Все эти чудеса, заметим мимоходом, были не нужны; чины, полученные службой, я разом наверстал, выдержавши экзамен на кандидата, — из-за каких-нибудь двух-трех годов старшинства не стоило хлопотать. А между тем эта мнимая служба чуть не помешала мне вступить в университет. Совет, видя, что я числюсь в канцелярии Кремлевской экспедиции, отказал мне в праве держать экзамен…