Князь сердца моего
Шрифт:
«Нет! – могла бы ответить Ангелина. – Нет, я верила в удачу!» И в самом деле, когда неделю назад, на площади Людовика ХV, она узнала в толпе мадам Жизель, ей показалось, что Бог внял ее мольбам. Ведь с тех пор, как Ангелина обосновалась в Париже, она искала графиню д’Армонти повсюду и уже опасалась, что та ускользнет от ее мести, ибо многие ярые приверженцы Наполеона покидали столицу, страшась, что русские войдут в город.
Наполеон нигде не выказал столько прозорливости и энергии в военных делах, сколько выказал ее в пределах самой Франции. Быстро переходил он из одного места в другое; внезапно появлялся там, где его меньше всего ожидали. Словом, явил все искусство свое. Однако – тщетно.
Российский царь, король прусский и австрийский полководец князь Шварценберг опередили Наполеона на подступах к его столице, в то время как он шел к Парижу кружной дорогою, через Труа и Фонтенбло. Император предписал возвести на заставах укрепления, перекопать улицы рвами, снять с замощенных улиц камни Парижа, чтобы низвергать их на противника. Наконец, повелел вооружить народ, выжечь предместья, взорвать мосты и, отступив на левый берег Сены, защищать Париж, доколе сам не подоспеет к войскам своим.
Однако Жозеф, брат Наполеона, не сумел выполнить все его приказания. На площади Людовика ХV во всеуслышание читали воззвание фельдмаршала Шварценберга к жителям Парижа, заканчивающееся словами: «...приступите к общему делу человечества, утвердите мир и спокойствие!» И Ангелина поняла, что уже никто не сомневается в неотвратимости падения Парижа. Кое-кто уже нацепил белые банты, знак роялистов, на шляпы; загремело имя Бурбонов, не повторяемое двадцать лет. Знатнейшие дамы раздавали народу банты и воспламеняли сердца против Наполеона. Пытались всучить белую розетку и Ангелине, однако она не хотела привлекать к себе излишнее внимание, поторопилась смешаться с толпой и направилась туда, откуда доносился страстный женский голос.
– Россия – это огромная, дикая, нищая страна. Стужа, болота, леса и непролазная грязь в городах и на дорогах, – размахивая руками, кричала женщина в старом чепце и таком же платье. – Там два сословия: баре и мужики. Одни живут в вызывающей роскоши, а другие влачат жалкое существование в задымленных хижинах. И те и другие ненавидят цивилизованные народы, мечтают пройти по Европе, подобно армии гуннов, предавая все вокруг огню и мечу! Я сама была в Москве, я видела, как они сжигали свою столицу, чтобы обречь на голод и смерть наших храбрых солдат!..
Ангелине почудилось что-то знакомое в голосе этой ораторши, манерами и одеждой очень похожей на старую полковую маркитантку. Она попыталась пробраться поближе к этой неистовой крикунье, но была зажата в толпе и только могла, что смотреть на нее, слушать – и медленно сходить с ума, узнавая в «маркитантке» мадам Жизель.
Да, это была она! Ее выразительные глаза, ее звучный голос, ее актерство производили огромное впечатление на публику. Ангелина была так потрясена внезапно сбывшейся мечтой: найти мадам Жизель и сквитаться с ней, что даже не сразу и обрадовалась. А потом вдруг вспомнила, что у нее нет никакого оружия и бросаться на мадам Жизель с голыми руками вряд ли стоит, ибо если та крикнет, что на нее напала русская шпионка, то толпа разорвет Ангелину в клочки. Поэтому она смирила себя и долго еще стояла, слушая злобную брань старой мегеры. Ангелина еще в бытность свою беспамятной Анжель обнаружила, что когда эта утонченная аристократка выходит из себя, то даже пьяный мужик или базарная торговка выражаются пристойнее, чем она. Так что в этом мадам Жизель не изменилась. Откричавшись, она выскользнула из толпы и, пройдя несколько улиц, села в весьма презентабельный экипаж с кучером в ливрее. На счастье Ангелины, поблизости оказался наемный фиакр, потому ей удалось проследить путь мадам Жизель до самого Мальмезона. Но понадобилась уйма времени и денег, дабы выяснить, что графиня д’Армонти является одной из ближайших наперсниц бывшей императрицы и постоянно живет во дворце. Не сразу сложился план. Сначала Ангелина лелеяла мечту пасть в ноги бывшей государыне и, открыв ей всю подноготную графини д’Армонти, молить о правосудии, но Оливье высмеял ее очень жестоко:
– Вы, русские, все в душе крепостные, знаете только одно: надеяться на милость барина. Ну сама посуди: чего ради Креолка [55] предпочтет тебе свою подругу? Кто ты для нее? Русская, одержимая местью француженке? Да она глазом не моргнув отдаст тебя Фуше [56] , ибо мадам Жизель трудилась в России на благо своей родины, а ты... совсем наоборот! Какая-то у тебя болезненная страсть к драматическим эффектам, выяснениям отношений... Наше дело – метко и вовремя ударить эту мерзавку отточенным кинжалом. Конечно, еще надо ухитриться и самому живым уйти.
55
Одно из прозвищ Жозефины, уроженки Мартиники.
56
Начальник тайной полиции.
– Нет, – твердо возразила Ангелина. – Нет, этого не будет.
– Чего именно, неразумная? – постучал Оливье пальцем по ее лбу.
– Ты не будешь принимать в этом участие, я сделаю все сама, – заявила Ангелина с такой решимостью, что Оливье понял: спорить бесполезно. Давно миновали времена, когда он вез по заснеженной России запуганное, покорное, а главное – молчаливое существо. Теперь Анжель пришла в себя и частенько демонстрировала Оливье твердость и даже жесткость своего характера, а уж язычок ее был воистину острее бритвы. Особенно дерзка она стала с тех пор, как овдовела и получила немалое наследство после мужа, и хотя Оливье тоже кое-что перепадало, случались и неудачные дни. Что поделаешь, он уже натворил множество глупостей из-за Анжель и ничуть не сомневался, что натворит их еще немало.
Так оно и вышло, ибо не кто иной, как Оливье организовал «великое похищение фиалок», которые затем были вывезены за пределы Парижа и сброшены в Сену. Все вроде бы предусмотрели, даже то, что в момент появления «цветочницы» бывшую императрицу отвлекут под каким-нибудь предлогом, – однако кто же мог представить, что Ангелину будет ждать самая настоящая западня? Ведь нет сомнения, что мадам Жизель не только знала об обмане с фиалками, но и ждала именно Ангелину! А Моршан? Откуда взялся он?!
И если с мадам Жизель Ангелина не побоялась бы схватиться не на жизнь, а на смерть, то явление Моршана перечеркнуло все ее надежды.
«О Господи! – взмолилась Ангелина. – Прими душу мою, но не оставь Юленьку!» Если не придется ей показать дочке Россию, те места, где она была так счастлива с ее отцом, то останется письмо, которое написала Ангелина, отправляясь в Мальмезон, и которое получит ее дочь, когда ей исполнится семнадцать. Вырастет, не зная родной страны... Но в этом нужно винить и не столько злой рок, сколько саму себя. Не было ночи, когда бы не видела Ангелина возвращение в Россию. Да и наяву она проклинала себя за то, что не ускользнула от Оливье, не добралась до Санкт-Петербурга, не посоветовалась с умными людьми, которые подсказали бы, как обезвредить Моршана и спасти деда с бабкой от его мести... Утешало все эти годы ее только одно: уж наверняка рано или поздно ее месть настигнет мадам Жизель. А теперь выходит, что гнусная графиня солгала? Моршан все это время находился во Франции? Ангелина напрасно принесла себя в жертву? И месть... тоже провалилась? Но откуда же они узнали о «заговоре фиалок»? Как могли проведать, что Ангелина проникнет в Мальмезон? Значит, среди людей Оливье есть предатель? И уже не предупредить, никому ничего не сказать, не увидеть Юленьку...
Серые ясные глаза дочери всплыли в памяти Ангелины, и она невольно схватилась за сердце. Одно утешение: будущее Юленьки обеспечено, Ангелина обо всем позаботилась. Оливье назначен опекуном ребенка, доверенность на ведение всех финансовых дел находится у поверенного ее покойного супруга, значит, Оливье и Юленька ни в чем не будут нуждаться.
Ну что же... такова судьба, и надо встретить свой конец так же достойно, как Никита.
Ангелина перекрестилась по-православному и, с вызовом глядя на Моршана и мадам Жизель, воскрешая в памяти сцену расстрела в яблоневом саду, проговорила, как тогда Никита: