Князь Святослав
Шрифт:
— До этого было поражение, — хмуро заметил Святослав.
— Какое же?
— Вятичи.
— Вспомнил!.. — рассмеялась Ольга. — Ты был еще слишком юн для побед.
— Юность лишена мудрости. Что ранит ее, то и остается в ней навсегда.
Он вдруг замолчал, нахмурившись. Потом твердо сказал:
— Передай новгородцам, великая княгиня, что я повелел им принять князем моего старшего сына Владимира, сына Малфриды.
— Он еще слишком юн…
— Я был младше его, когда пошел на вятичей.
Еще раз коротко поклонившись, Святослав вышел
— Немедленно пошли гонца за Добрыней, — сказала Ольга Свенельду, едва за Святославом закрылась дверь. — Новгородцы очень своенравны.
Свенельд тут же отрядил гридня к князю Малу, а сам другим выходом прошел в дворцовые переходы, чтобы «неожиданно» столкнуться с великим князем Святославом. Так оно и вышло. Святослав почтительно поклонился первым, но спросил сурово:
— Почему ты, великий воевода, обманывал Морозко, утверждая, что его отец в плену?
— Его отец был человеком Неслыха, и я поступал так по его просьбе. Знаю, что он погиб. Передай Морозко мои соболезнования, великий князь.
— Я намерен примучить вятичей, — вдруг сказал Святослав. — Правда, ты вдолбил в мою голову, что победы никогда ничему не учат, но после них всегда снятся приятные сны.
— Значит, мы скоро согласно поднимем звонкие кубки победы, — улыбнулся Свенельд.
А Морозко категорически отказался идти с великим князем примучивать вятичей.
— Против своих меч не подниму.
Святослав разозлился, но — сдержался, объяснив себе, что побратим все еще переживает гибель отца. Сказал только:
— Отдохни сам и дай отдохнуть дружине.
— Ты, великий князь, там не очень-то. Все-таки не хазары.
— Да, не хазары, — согласился Святослав.
И пошел на вятичей с одной своей дружиной. Вятичи сопротивлялись вяло, вскоре признав главенство Киевского Великого княжения.
Взяв с них умеренное полюдье — богатств хватало после хазарского похода, а самолюбие было удовлетворено, — Святослав вернулся в Киев. Но не во дворец великой княгини Ольги, а на старое стойбище под Киевом, где расположил и дружину.
На второй день великого князя позвали к охраняемым воротам. Его спрашивал сын Херсонесского наместника Калокир.
— Пропустить, — сказал Святослав.
Прошли в шатер. Хазарянки уже не было,
Святослав ее кому-то передарил в походе, а к новым любовницам его не тянуло. Сели, и великий князь молча уставился на византийского вельможу.
— Византия предлагает тебе сорок пудов золота, если ты ворвешься в Болгарию.
— Я не воюю за золото. Я воюю за победу и добычу.
— Это тебе предлагает Византия, а не я, великий князь. Я предложу тебе в два раза больше, если ты окажешь мне небольшую услугу.
— Повторяю, патриций Калокир. Я не воюю за золото.
— Услуга бесценна, великий князь. Не отказывайся, а я помогу тебе разгромить болгар, превратив их царство в
— Какова же эта услуга стоимостью в собственное царство?
— Трон Византии.
— Ты имеешь на него права?
— Византийское право — кто первым прыгнет выше всех и точно попадет в седло.
— А ты хорошо прыгаешь? — усмехнулся великий князь.
— Полагаю, что равных мне нет.
— Ну, так прыгай.
Калокир улыбнулся:
— Я хочу помочь прыгнуть тебе, великий князь. Боярская дума не даст своего согласия на южный поход, это — не Хазария. Добровольцев ты сыщешь единицы. А Господин Великий Новгород поддержит решение Думы, потому что поход на юг прекратит веками отлаженную торговлю из варяг в греки. Значит, тебе не обойтись без умелых наемников, которых ты купишь на мое золото.
Калокир ударил точно, в самое больное место: у Византии всегда была превосходная разведка. Личная дружина Святослава понесла не только большие потери, но и распалась по возвращению из Хазарского похода. И не просто потому, что устала воевать, но и устрашенная непонятной жестокостью своего вождя. Великий князь был с детства пронизан аскетической варяжской моралью, почему и отдал все хазарские трофеи киевлянам. А наемники были нужны. Без них нечего было и затевать этот поход.
Просить он не умел. Но здесь просили его, и он, в конце концов, согласился взять золото ромеев.
И нанял двадцать тысяч профессиональных воинов. Жадных и беспринципных ловцов удачи. А всего у него вместе с собственной дружиной и добровольцами из Новгорода и Киева оказалось шестьдесят тысяч хорошо вооруженных дружинников.
Вечевая площадь Господина Великого Новгорода встретила нового князя оглушительным свистом, гоготом, ревом дудок, непонятными воплями и вполне понятными криками.
— Негодный князь!.. Прижитой!..
— Не желаем приблудка!..
— Долой!..
— Пусть законного пришлют!..
Владимир стоял на возвышении перед входом в Совет «золотых поясов», истинных владык вольного города. А посадником как раз перед его приездом выбрали молодого, а потому пока непризнанного новгородской толпой правителя. И владыка стоял здесь же, напрасно потрясая крестом.
Владимир не потерял присутствия духа. Он был на редкость волевым юношей, умел держать себя в руках и знал, когда надо улыбнуться, а когда — показать когти. Сейчас настало время когтей.
— Утихомирь их, уйко Добрыня.
Добрыня, доселе стоявший за его плечом, неторопливо спустился по ступеням на площадь и столь же неторопливо пошел на толпу. И она сразу же расступилась перед ним, а он, не обращая на это внимания, шел и шел к центру, где сосредоточились самые горластые. Девятерых убил сразу — знал такие удары, — а еще четырех бросил в Волхов, где один утоп, а трех кое-как вытащили. И столь же невозмутимо вернулся обратно на свое место за плечом князя Владимира. Площадь примолкла.