Князь Тавриды
Шрифт:
Молодой солдат Александр Суворов с первых же шагов заявил себя примерным служакой, а свободное от фронтовой службы время посвящал изучению военной науки.
Однажды, летом 1749 года, он стоял на часах в Монплезире, в Петергофе.
Вдруг из большой аллеи вышла государыня.
Суворов не замедлил отдать ей честь.
Полюбовавшись очаровательным видом открытого моря, Елизавета, возвращаясь, обратила внимание на молодого солдата.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Александром Суворовым, ваше императорское величество.
— Ты не родственник генерала Суворова?
— Я его сын, ваше величество.
— Поздравляю тебя с таким отцом; старайся следовать по его стопам и служи мне верно и усердно. Я не забуду.
— Рад стараться, ваше величество.
— А вот тебе от меня рубль серебром… — сказала императрица, подавая ему серебряную монету.
— Всемилостивейшая государыня, закон запрещает солдату, стоящему на часах, принимать деньги.
— Ай да молодец… — улыбнулась Елизавета и, потрепав его по щеке и дав поцеловать свою руку, она прибавила: — Ты, я вижу, знаешь службу. Я положу рубль на землю. Возьми, когда сменишься. Прощай.
Суворов снова отдал честь.
Когда его сменили, он поднял рубль и, поцеловав его, решил хранить как святыню.
На другой же день рядового Александра Суворова потребовали к генералу.
— Поздравляю тебя, — сказал ему последний, — сейчас получен от императрицы приказ произвести тебя в капралы вне очереди. Продолжай служить как служил до сих пор и без награды не останешься. Ступай с Богом.
Весь сияющий, вышел от генерала Александр Васильевич. Несколько времени спустя после производства в капралы Суворов опять случайно встретил императрицу Елизавету Петровну.
— Здравствуй, капрал! — милостиво улыбнулась она.
— Здравия желаю, ваше императорское величество.
— Послушай, Суворов, — продолжала государыня, — я слышала, что ты не только не водишься со своими товарищами, но даже избегаешь их общества… Какая тому причина?
— Ваше величество, — отвечал Суворов, — у меня много старых друзей, а старым для новых грешно изменять.
— Кто же эти старые друзья?
— Их много, ваше величество.
— Назови мне кого-нибудь.
— Слушаю, ваше величество. Старые друзья мои — Цезарь, Аннибал, Вобан, Когорн, Фолард, Тюрен, Мантекукули, Роллен… всех и не упомню.
Императрица невольно улыбнулась, когда молодой солдат скороговоркой произносил имена знаменитых полководцев и историков, творения которых он не переставал изучать.
— Это очень похвально, — заметила государыня, — но не надобно отставать и от товарищей.
— Успею еще, ваше величество! Теперь же мне нечему у них учиться, а время дорого.
— Странный молодой человек! — сказала императрица одному из следовавших за нею придворных и, обратясь к Суворову, добавила: — Старайся поскорее дослужиться до офицерского чина. Ты, я вижу, будешь отличным офицером.
— Рад стараться, ваше величество! — отвечал молодой капрал, и когда императрица удалилась, милостиво кивнув ему головой, он прибавил вполголоса: — Нет! Я недолго буду ждать очереди к производству по гвардии. Я подам прошение о переводе в армию… Чины мои на неприятельских пушках…
Еще два года прослужил Суворов и был произведен в сержанты.
В этом чине его посылали курьером в Польшу и в Германию, а по возвращении оттуда он получил чин фельдфебеля.
Наконец, в 1754 году он был произведен в офицеры, а в 1757 году мы застаем его подполковником в действующей армии во время Семилетней войны.
Он командовал гусарами и казаками и в несколько недель превратил их в своих орлов.
— Ребята, — говорил он солдатам, — для русских солдат нет середины между победой и смертью. Коли сказано вперед, так я не знаю, что такое ретирада, усталость, голод и холод.
Офицерам же он говорил следующее:
— Господа, помните, что весь успех в войне составляют: глазомер, быстрота и натиск!..
С одной сотней казаков он явился к стенам города Ландсберга. Казаки, высланные вперед для рекогносцировки, вернулись и с беспокойством объявили, что в городе прусские гусары.
— Помилуй Бог, как это хорошо! — заметил Суворов. — Ведь их-то и ищем.
— Не прикажете ли узнать, сколько их здесь?
— Зачем, мы пришли их бить, а не считать. Стройся, — скомандовал он своему отряду и крикнул:
— Марш-марш!
Впереди отряда он во весь опор проскакал к городским воротам.
— Ломи! — скомандовал Александр Васильевич.
В несколько минут ворота были выломаны бревном, и казаки ворвались в город.
Неожиданное нападение смешало пруссаков, которые сдались, хотя были впятеро сильнее.
Таково было первое дело Суворова.
Близ Штаргарда, он с небольшим отрядом был окружен пруссаками, которые закричали ему:
— Сдавайся!
— Я этого слова не понимаю, — отвечал Александр Васильевич и, крикнув «ура», прочистил себе путь.
Таким образом, во время описываемой нами войны с турками имя Суворова уже было окружено ореолом славы — он был генерал-поручиком и участвовал, как мы знаем, в сражениях при Кинбурне и осаде Очакова.
Незадолго перед штурмом последнего, он был ранен пулею, ворвавшись и чуть не овладев одним из очаковских укреплений.
К телесным страданиям Суворова присоединились и душевные скорби.
Григорий Александрович выговаривал ему за последнее дело, где много легло русских солдат, и писал ему:
«Мне странно, что в присутствии моем делают движения без моего приказания пехотой и конницей… Извольте меня уведомить, что у вас происходить будет, да не так, что даже не прислали мне сказать о движении вперед».
Александр Васильевич, огорченный этим выговором, просил Потемкина позволить ему удалиться в Москву для излечения ран.