Князь Угличский
Шрифт:
– Ты Дмитрий языка нашего не тронь, он нам от дедов-прадедов достался. Железками своими вон тешься.
Годунов неодобрительно покачал головой:
– Дмитрий Иоаннович, почто не упредил мя про книжицы энти бездельные. Вишь государь гневается?
– Прости за оплошку великий государь, как лучше хотел сделать. Надобно, учить людей в великом множестве в царстве твоем. Желал упростить письмо, чтоб шире грамота шла по Руси.
– Ни полслова не реки! Энто яз запрещаю! Заповедано язык, на коем святые книги писаны, словно жеребца холостить! Чтоб не слыхивал яз боле об таковой
– Как прикажешь.
– Сам виноват, надо было с Борисом Федоровичем посоветоваться. Требовалось исправлять ситуацию.
– Пройди в трапезную государь, есть у меня новина, коея тебе вельми по нраву придется!
Рядом с палатой, где был накрыт стол, на широкой лестничной площадке-рундуке стоял на треноге телескоп. Сумерки еще не налились чернильной темнотой, но Луна уже вовсю сияла на небесном своде. Возле телескопа Ксения показывала царице и Марии Григорьевне как пользоваться оптическим прибором.
– Энто чего? Навроде трубы зрительной, что мне Борис Федорович давеча поднес?
– Все еще недовольно спросил государь.
– Да великий государь, только это труба зрительная, особливо чтоб на звезды смотреть.
Зыркнув на меня, царь подошел к трубе и приник к окуляру. Я-то помнил, какое ощущение испытываешь, впервые видя звездное великолепие, россыпь бриллиантовой крошки на черном бархате бездны. А Луна? Это отдельная песня. Когда смотришь в глаза Бога, негативным эмоциям места нет! И точно:
– За таковую игрушку прощаю тебе оплошку твою. Потому как молод ты исчо.
– Так рек и снова заглянул в телескоп.
Для гостей этой ночью оптические приборы были главным событием.
После молитвы сели за стол. Детей уже услали спать. Калейдоскоп делили с плачем и криком, победила царевна, так как кричала громче. Утешил горе маленького Федора тем, что пообещал в три дня ему подарить такой же.
На стол, подавали множество блюд. Иногда попадались яства, которые я есть, не мог. Например, мясо так напитали специями, что было оно зеленого цвета и странного вкуса. Ну зачем? Зачем издеваться над коровой, она уже и так все сделала? Стукни кусок мяса молотком пару раз и жарь по вкусу. Или наоборот: вкуснющая осетрина первой свежести на столе, здесь сия рыбка чуть не в каждой речке водится. Никак не привыкну. Среди прочих угощений подали блюдо с картошкой. Постельничий Годунов, который тоже, присутствовал на празднике, был упрежден о заморском овоще, но видя, как я уплетаю жареный корнеплод под красную рыбку и кислую капустку, сам не удержался и отведал. Отдельное слово про настойки на самогоне, сахаре и ягодках: бруснике, вишне, облепихе. Рубин, янтарь, а вкус? Сказка! В общем, посиделки удались.
Когда все накушались в обоих смыслах, я показал царю и тестю картофелины и несколько блюд из него.
– Государь, Борис Федорович, вот овощ заморский, прозывается картофель. Весьма сытный и множество великое блюд, из него можно сделать.
– Безыскусный какой-то.
– Произнес Федор Иоаннович, попробовав блюда.
– Ты государь в пост откушай картошечку мятую с кислой капусткой. Пальчики оближешь. Притом еда постная. Ты же ведаешь, бо Господь не всегда дает хлебу вызреть, аль люди воинские вражеские урожай сгубят, от того бывает, голодают крестьяне твои, бо картошка сия неприхотлива, потому как в земле растет и храниться год может. От того множеству черных людей облегчение будет великое, коли раздать им в хозяйство сей овощ.
– Любишь ты черных людей Дмитрий.
– Высказался царь.
– Так мы все: ты государь, князья да бояре стоим на них како дерево на корнях. Коли корни сыты, водою политы, цепко сидят в земле, так и ствол крепок.
– Молодец Димитрий, - слегка пьяным голосом похвалил царственный брат.
– Зазря яз на тебя серчал. Борис Федорович скажи?
– Разумен не по летам, государь!
– Поддержал царя трезвый, как и не пил Годунов.
– Ты вот чего Димитрий, желаю яз собе телескоп.
– Сделаю государь.
– Пообещал я.
– С утра сеунча пошлю в Устюжну стекла зрительные заказать.
– Молодец.
– Все ж поплыл братец от крепкого градуса.
– А книжки свои богопротивные, вели мне прислать, посмотрю на них по случаю.
На том гости и разошлись по домам.
Наутро Годунов прислал за мной слугу, приглашая к себе.
– Доброго утречка Борис Федорович.
– Произнес я приветливо.
– Доброго, доброго, Ты чего княже, белены, что ль объелся в вечор?
– Взял быка за рога, тесть.
– Об чём речь ведешь?
– вопросил я, прекрасно понимая вопрос.
– Об книжках твоих дурных! Вот об чём! Государь в вопросах веры черного ходу не имает, у него здеся повсюду красное крыльцо.
– Да яз супротив веры не заикался даже! Кирилицу придумали монаси - человеки простые, за что им глубокий поклон, бо буков напихали туда преизлишних зазря!
– Ты, что ль не разумеешь? Коли государь усомниться в благочестии твоем, с легкостью могет выслать в монастырь дальний, бо Романовых, израдцев нонешних, наследками объявить! Больно много воли дали во младых летах, нужно было монасям суровым тебя отдать в воспитание.
– Борис Федорович, давай не будем ругаться. Напиши молитву любую, прямо сейчас на бумаге, и яз ея начертаю при тебе и зачтем оба, коли яз звук рекомый в слове не смогу утвердить, забуду про простую азбуку и книги творить стану лишь по каноническому письму.
Сердито посмотрев на меня, Годунов согласился:
– Деля твоей же пользы спор ведем. Эй подайте писчий прибор!
– прокричал он в закрытую дверь.
Минуты не прошло, как вошел слуга с большой плоской шкатулкой. Установив её на стол и раскрыв, выставил на стол несколько закрытых чернильниц, листы плотной бумаги, связку лучших очиненных гусиных перьев, песочницу и с поклоном удалился.
Годунов прошел в красный угол и, перекрестившись, достал потертый молитвенник. Потом вышел за дверь и вернулся со своей женой.
Я встал и поприветствовал тещу:
– Здравствуй матушка Мария Григорьевна!
– Доброго утречка Димитрий. Ждет исполнения твоих посулов Федор. Игрушку с красотой внутре, с вечеру угомона нету. Ты уж поспешай, сделай милость.
– Счас не об том мать, - оборвал её Борис Федорович.
– Нако святую книгу и чти нам молитву любую, чтоб поспевали мы писать.