Князь Угличский
Шрифт:
– Пойдем, глянем.
– И повел окольничего на задний двор. Там возле стены, огораживающей территорию укрепленной усадьбы от леса, стояло пять орудий на колесных лафетах. Показав на орудие укрытое от чужих взглядов сермяжной тканью, заявил:
– Вот боярин, как обесчал! Пушка втрое легче, вдвое точнее и даже не знаю во сколько раз быстрее соделанная.
– Дворовые сняли грубую ткань с орудия, и оно заблистало золотым блеском свежеточеной бронзы.
Боярин подошел, осмотрел орудие, залез рукой в ствол.
– Да, чудно, красота то какая, бо ствол не коротковат ли?
– В том и новина, что с каморой новой стреляет далее вдвое длинной старой пушки. Мы уж пытали. Для тебя еще
– И за сколько таковую гармату точили?
– Поинтересовался Лапушкин.
– За три седьмицы.
– Так что ж и в правду, как сказывал ты раньше, посильно нам точить подобные одинаковые пушки сколь захотим?
– Пораженно удивился пушкарский боярин.
– Без обману. Наше войско с новыми пищалями, да таковыми гарматами первым станет среди всех держав. Только конечно обучить его надобно правильному бою.
Пушка так понравилась боярину, что не желал от неё уходить. Только лично проследив, как укутали её в ткань, он вернулся в терем.
– Яз тут в Москве бывал в конце апреля, так боярин Борис Федорович сказывал, как ты привел самоходный насад в столицу.
– Да, знатный кораблик. Яз то к хитрым придумкам привычный, бо людишки мои, которые помоложе страсть аки устрашились, и просились хучь пешком возвертаться. Опосля конечно пообвыклись.
– А почему у твоего корабля на носу крест православный оказался?
– Задал я давно меня интересовавший вопрос.
– Так мы покуда плыли по рекам, так народ, где вставали на роздых, сбегался на самоходный кораблик дивиться, да не везде с добром. Где и камнями в ночь бросались, да горшками с маслом, да и батюшки от церквей, где в городках и селеньях на вымоле гостились, злыми словами ругались на диавольский струг и грозились божьей карой. Так слуги мои придумали на нос крест православный водрузить, дабы зрели все, что христианский струг идет, и хулить нас не могли. А уж в Москве без святого креста на носу кораблика и вовсе не мочно было бы стать к пристани. Народец посадский московский крут. Ты ж ведаешь, чем больше людей кучно сбирается, тем оне дурней становятся!
Да эту сторону я как то упустил. Помнится, были в Англии движения луддитов, которые громили машины, или будут? Надо на все струги ставить кресты православные на носу, покуда народ наш не привыкнет к новине.
За три дня собрались к столице. За хозяина остался Ждан Тучков, которого я повысил до казначея удельного княжества. Поезд должен был проследовать на Москву через Углич, где у меня было несколько заказов для моего химика.
Когда подъехали к земляному городу Углича - месту жительства посадских, монастырей и прочего городского люда, наша процессия была встречена огромной толпой жителей города и, наверное, всех его окрестностей. В первых рядах стоял тиун княжьего города Федор Трясун, архимандрит Воскресенского монастыря Феодорит, с церковными людьми, первые головы купцов, Фёдор Кособоков с кузнецами, Данила Пузиков со стоящими за ним угличскими воинами, подьячий Семейка Головин с группой незнакомых мне людей, и множество других, которых я знал или никогда прежде не видел. Как только я подъехал ближе над монастырями и колокольнями Углича раздался перезвон, и все опустились на колени, а священники низко поклонились. Вот что чувствует царь, понял я это почитание и единение и вера в тебя, что ты един вершишь судьбы этих людей, и их надежды на лучшую и справедливую жизнь. Вот она в чем, тяжесть шапки Мономаха.
Сойдя с коня, я подошел к своему старому учителю латыни под благословление, приложившись к его длани, снова забрался в седло. Что-то надо сказать?
– Бог с вами, люди! Я всегда старался сделать вашу жизнь лучше, так будет и впредь. Государь нетерпим к врагам своим, но сердцем скорбит за народ свой. Спаси Христос!
Мне сзади кто-то из свиты передал кошель с монетами и голосом боярина Лапушкина сказал:
– Брось народу милостыню, пусть порадуется.
– Не надо.
– Отказался я.
– Сии люди пришли не копейки ради. Пришли увидеть князя свово.
– Не хотел я видеть, как люди мои за копейку дерутся и в грязи ползают
Через расступившихся людей я проехал в кремль. Велел объявить в воскресенье гульбище для горожан, накрыть столы и выкатить несколько бочек вина, упредив всех, чтоб пили в меру, а ежели кто упьется как мамонь, того по правилам города Углича накажут работами.
На следующий день разбирался с угличскими делами. Наперво поехал в типографию. Рядом с черной от времени церковью Великомученика Георгия, слева от Хлебной площади стоял, белея свежим срубом большой княжий амбар, забитый закупленным Жданом хлебом, все житницы кремля уже были полны продовольственных запасов. Вот вблизи амбара, через дорогу и размещался княжий печатный двор. Прямоугольное подворье было обнесено высоким дощатым забором. Длинная изба, крытая дранкой, тянулась с западной на восточную сторону, и имела большие окна. Ориентация главным фасадом на юг обеспечивала максимальное время освещения работной избы солнечным светом. На дворе, кроме избы, стоял небольшой кирпичный домик с трубой и амбар возле забора. Встречать вышел Головин с давешними мужиками.
– Здравствуй Семейка Владимирович.
– Поприветствовал я подьячего.
– Здравия тебе на многие леты, государь.
– С поклоном произнес он.
– Ну, хвались печатным делом.
– Вот государь. Печатная изба, это плавильня для литер составных, для береженья от огня устроена она в кирпичном доме отдельном. Там - указал он на амбар, - запасы бумаги твоей мануфактуры выделки, вельми белой и для печати зело пригожей, такоже краски, кожи и прочее, чего для дела нашего надобно, храниться. Готовые книги мы отдаем в крепость твою. В печатную избу прошествуй, сделай милость.
Но вперед меня прошло двое рынд, а за ними уже я и остальное общество. Длинная изба, была поделена проходом на две части. С южной у окон располагались столы, на которых лежали металлические доски с пропиленными выемками, куда мастера вставляли металлические литеры, набирая строки, в дальнем углу от входа сидело два резчика по дереву. По другую сторону широкого прохода, напротив столов, стояло двадцать прессов для печати страниц.
– Таковым обычаем творим, - начал объяснять технологию печатного дела Семейка.
– Наперво берем рукописный текст и смотрим, чтоб ошибки, какой не было, либо нелепицы. Переписчики разные случаются: егда справные, бывают и безрукие да неграмотные. Опосля на изложницах набираем листы книжицы постранично, изначально первую, за ней вторую и так покуда все давильни не заняты. При том кажную страницу сперва читаем и первую со следующей сличаем, чтоб не было замятни в тексте и не попутать случаем страницы. Эдак по сорок-шестьдесят страниц печатаем за раз.
– А как множество таковое выходит? Давилен же двадцать всего?
– Так изложниц сколь хочешь можно набрать, и по две страницы на развороте получаем зараз. В энтом деле главная сложность страниц не попутать. Резчики творят картинки на досках деревянных к книжкам, коли потребно. Опосля все листы прошиваем и в кожу толстую клеим.
– На страницах число листа ставите?
– К чему сие?
– В книге яз видал латинской, лист отдельный с прозванием 'Содержание'. На том листе в строку писано название главы и дальше в столбик номер страницы. Коли читателю надобна определенная глава, он может по номеру страницы быстро найти её.