Князь ветра
Шрифт:
Часть II. Хубилган
Глава 5
Фантом из Эрдени-Дзу
23
На следующий день, в пятницу, Иван Дмитриевич не пошел ни на службу, ни на похороны Каменского, хотя давно взял себе за правило присутствовать на похоронах тех лиц, убийство которых в данное время расследовал. К концу недели отношения с женой испортились настолько, что лучше было денек посидеть дома. Он подумал об этом еще вчера и вчера же велел Константинову побывать на кладбище, проследить, как будут вести себя Зиночка
– Нина Николаевна говорит, что забота о близких начинается с заботы о себе, – сказала жена, удаляясь в спальню. – В молодости я таких вещей не понимала, а теперь очень даже понимаю.
– Что за Нина Николаевна?
– Нина Николаевна с третьего этажа, супруга Павла Семеновича. Она рекомендовала мне портниху, у которой я шила капотик.
Пройдя в кабинет, Иван Дмитриевич открыл окно и выглянул на улицу. В конце квартала маячила фигура Валетко. Ему велено было встать здесь еще затемно – на тот случай, если появится косорылый. Вдвоем уж как-нибудь!
Часа полтора Иван Дмитриевич тупо пролежал на диване, а когда вышел проверить, чем занят Ванечка, из спальни послышалось: «Ваня! Поди сюда!»
Жена валялась в постели с сегодняшним номером «Санкт-Петербургских ведомостей» в руках.
– Я тут нашла одно важное для тебя сообщение, – сказала она. – По-моему, на такое способен только твой маниак.
– Какой еще маниак?
– Здрасьте! Из-за кого мы с Ванечкой вчера целый день дома просидели!
– А-а, – вспомнил Иван Дмитриевич.
– Или ты его уже поймал?
– Нет. Еще нет.
– Тогда прочти вот здесь. Мне кажется, это его рук дело. Иван Дмитриевич взял газету. Среди городских и губернских новостей напечатана была следующая корреспонденция: «На окраине дачного поселка под Териоками, в дюнах неподалеку от берега моря, третьего дня рыбаками найден труп обезьяны-шимпанзе. На теле животного имеются одиннадцать глубоких колотых ран, нанесенных каким-то заостренным предметом наподобие ружейного штыка. Остается неизвестно, сбежала ли эта обезьяна из какого-нибудь передвижного зверинца или балагана и была убита кем-то из окрестных крестьян или дачников, приезжающих подготовить свои дома к началу сезона, или же она стала жертвой собственного хозяина, который затем вывез мертвое тело подальше от города. Капитаны торговых судов нередко держат у себя ручных обезьян, однако менее крупных, да и само местонахождение трупа исключает возможность, что он был выброшен за борт и волнами прибит к берегу. Одиннадцать ран заставляют предположить, что обезьяна сама напала на человека, а тот, не в силах оправиться от испуга, продолжал наносить удары по уже бездыханному животному. Не менее вероятно, что убийца находился в невменяемом состоянии, причиной чего могло быть как психическое расстройство, так и неумеренное употребление спиртных напитков».
– Что с тобой? – встревожилась жена. – На тебе лица нет!
– Ничего-ничего. Все в порядке.
– Но это он? Я правильно поняла?
– Да. Спасибо.
– Умоляю тебя, будь осторожен! Помни, что у него есть эта заостренная штука.
– Да-да, я знаю.
– Ты должен всегда иметь при себе заряженный револьвер. У тебя есть револьвер?
– Есть, есть… Господи, какая мерзость! Он скрипнул зубами.
– Ваня, – тихо сказала жена, – можно я спрошу тебя об одной вещи?
– Ну?
– Ты только не сердись, пожалуйста. Я понимаю, женщины должны делать вид, будто знать не знают о таких вещах, но я не хочу с тобой лицемерить. Не будешь сердиться?
– Не буду.
– Честно?
– Да говори же, наконец! Надоели эти предисловия.
– Ты уже сердишься.
– Прости. Виноват.
– Не надо лишних слов, я прекрасно понимаю твое состояние. Но и ты меня пойми! Ведь я могла оказаться на месте этой обезьяны. Ты же сам сказал: какая мерзость!
– А что я должен был сказать?
– Может быть, ты подумал, что, перед тем как убить эту обезьяну, он ее…
– Это был самец. Его звали Микки.
– Откуда ты знаешь?
– поразилась жена, но он уже встал, заслышав дверной звонок.
Прибыл Константинов с известием, что Зиночка на похоронах была, но Рогов отсутствовал.
Пока он пофамильно перечислял тех, кто принес венки, кто явился лично и кто прямо с кладбища поехал на квартиру матери Каменского, где устраиваются поминки, Иван Дмитриевич оделся, поцеловал жену. Она сказала:
– Рада, что хоть чем-то тебе пригодилась.
Вышли на улицу.
– Я вчера вечером на службе допоздна сидел и сегодня утром заходил на полчасика, – сообщил Константинов. – Гайпель так и не появился.
Подскочил Валетко с докладом, что прибыл сюда к пяти часам утра и за все время дежурства никого подозрительного не заметил.
– Давай потихоньку за нами, – приказал ему Иван Дмитриевич, – но не впритык. Держи дистанцию.
Холодный ветер сразу напомнил, что еще только начало мая, Нева недавно вскрылась. Клубы пыли неслись по мостовой, поднимаясь до уровня второго этажа. В одном из них возникло видение: Гайпель, пронзенный одиннадцатью клинками.
В тот день, когда тело Николая Евгеньевича Каменского опустили в могилу на Тихвинском кладбище, оно же Ново-Лазаревское, в Петербурге было начало мая, в Монголии – конец третьего весеннего месяца по лунному календарю. Зеленела степь, на утренних зорях показывались передовые отряды летящих на север гусей. У монголов свой календарь, в нем не четыре времени года, а пять: осени нет, зато есть три разных лета, и вот-вот должно было начаться первое из них. Примерно в это время повозка с гробом Найдан-вана и сопровождавшие ее всадники достигли вершины каменистого полугорья, откуда открывался вид на долину Толы, тоже голую, покрытую унылым серым галечником. Затем внизу все шире стал раскидываться город, который русские называли Ургой. Нужно было спешить, чтобы попасть в него до темноты. Запряженные в повозку быки и мохнатые монгольские лошадки с большими черными глазами, наполненными обманчивой печалью и мнимой покорностью, быстрее двинулись вниз по щебенистой дороге.
Найдан-ван был убит в первом часу пополуночи, в час мыши. Следовательно, как указали состоявшие при посольстве ламы, счастливое перерождение могло быть обеспечено ему лишь при условии, если от места его смерти погребальная процессия направится строго на восток. По счастью, там и находилась Монголия. До Екатеринбурга доехали на поезде, дальше двинулись на лошадях. Грязь на Сибирском тракте затвердела от утренников, покрылась снегом, снова раскисла и стала пылью, когда восточное направление пришлось переменить на южное. Теперь позади остался последний перевал перед Ургой.