Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
В Золотой палате были поставлены столы для светлых и светлейших князей и великого князя Владимира, ныне императора, в горницах и покоях княжьего терема пригласили на пир князей окрестных земель, на нижнем поверхе пировали лучшие из воевод войска киевского, столы стояли по всему двору, где разместились бояре, воеводы соседних племен, знатные мужи, тиуны, тысячники.
Сотни столов были поставлены на площади перед теремом и на окрестных улицах, чтобы могла разместиться дружина и жители Горы: торговцы, купцы, владетельные люди. Еще столы тянулись с Горы по всему
Тавр, проходя через Золотую палату, цепким взором окинул стены, окна. Поколебался, велел гридням:
— Оружие со стен убрать! Отнести в кладовую, запереть на все засовы.
На вбитых в стену крюках густо висели мечи в дорогих ножнах, секиры, топоры, клевцы, сабли, шестоперы, булавы, а щитов было десятка два, и двух похожих не найти: широкие и длинные в рост ратника и малые с тарелку, круглые и яйцеподобные, плоские и выгнутые, с гербами и без, деревянные с пластинками булата поверх кожи, и богато украшенные восточными умельцами…
Сувор ахнул:
— Как же это? Да как без него? Испокон веков… Святослав под ним пировал, Игорь принимал гостей, Олег собирал совет, Рюрик отдавал приказы, Гостомысл, Кий…
Тавр невесело улыбнулся:
— Хочешь, чтобы твой князь остался без головы? И я не хочу. Пьянка будет очень непростая.
Он ушел, оставив Сувора с раскрытым ртом. В палате веяло грозой. Наконец старый гридень вздохнул и принялся бережно снимать усыпанные драгоценностями мечи. Старый пес зря не гавкнет, а Тавр умеет чуять беду.
Глава 46
Был восхитивший многих неимоверно пышный обряд венчания. Владимир, с детства придумавший себе правило: я могу продавать гнилой товар, но сам не покупаю, с нетерпением дожидался конца церемонии.
Он шел рука об руку с Анной, девушки засыпали их лепестками роз, патриарх с огромной свитой жгли благовония, ревели зычными голосами:
— Исполать тебе, деспот!
— Славься, деспот!
— Многие лета деспоту Руси!
— Дорогу деспоту!
И только кто-то прорычал зло:
— Был князь… стал деспотом!
И хотя в словах не было брани, но по тону было, что был человеком, а стал дерьмом, и Владимир повел бровью, вышколенные гридни бросились в толпу. Раздались крики, свист булата, смачный хруст рассекаемой плоти с костями вместе. Злой голос оборвался на полувсхлипе.
Владимир шел с недвижимым лицом. Что позволено простому мужику, то не позволено князю. И что позволено князю, не позволено императору. Деспот. Отныне он — деспот. В его руках вся мощь церковной власти и мощь всего войска.
Надо будет забрать двуглавого орла у ромеев, когда их империя падет под росскими мечами!
— Что будем делати, братья? — спросил Несс тяжело. Его кустистые брови сдвинулись на переносице, глаза
Докучай и Коновал, молодые и горячие, разом подались вперед. Докучай сказал торопливо, захлебываясь, словно выплевывал горящие угли изо рта:
— Мы не приемлем! Стоит кликнуть клич, весь росский люд встанет! Оружие есть в каждой хате. Мы убьем всех чужаков, а будет князь их защищать… что ж, найдется на Руси достойный князь и помимо Владимира!
Страшные слова были произнесены вслух. В воздухе веяло грозой еще больше. Несс покачал головой:
— Он привел большое войско. Князья окрестных земель тоже привели немалые дружины.
— Одних киян вдесятеро больше, — сказал Докучай упрямо.
Коновал как в гулкий бубен бухнул:
— Верховный! Ты ж знаешь, что ежели кияне возьмутся за оружие, войску князя не выстоять! Даже с дружинами соседних земель. Да и не все в его войске так уж станут за чужую веру. За князя — да, но им предстоит не только повергать наших богов в огонь и ставить вместо них кресты, но и убивать тех, кто своими телами будет их закрывать от поругания! А это матери и жены дружинников.
Волхвы одобрительно загудели. Несс сидел в глубокой задумчивости. Легкие ветерок шевелил серебряные волосы.
— Но это реки крови…— прошелестел его слабый голос.
— Впервой ли? — бросил один из старых волхвов. — То хазары, то печенеги, то ромеи…
— А это руссы, — возразил Несс. — Самая страшная война, когда брат на брата, сын на отца… Не ручьи, реки крови текут. Да, сумеем одолеть великого князя. Да, уничтожим в страшной войне огромное войско, дружины князей, убьем его самого, истребим его семя… Но после такой войны остаются выжженные поля, где только воронам раздолье… Русь утонет в крови. Мы не успеем нарожать новых людей, а наши опустошенные земли без боя возьмет любой народ, кто захочет.
Он уронил голову. Голос его прервался. По морщинистым щекам потекли скупые слезы. Глаза стали красными. Губы вздрогнули и застыли в гримасе.
Докучай не выдержал:
— Но что же делать? Христос ревнив. Страшится стоять с другими богами. Где будет Христос, там от наших богов не останется и следа. Русичи должны будут забыть про свои вольности. Забыть про гордость, достоинство, честь! Они должны постоянно повторять не только в храмах, но и в ежедневных молитвах, что они — рабы! Гордость человеческая будет объявлена смертным грехом. Рабы не смеют иметь гордости! Это будет совсем другой народ — народ рабов!
Несс долго молчал. На дряблой коже блестели две мокрые дорожки. Наконец почти прошептал:
— Но это будет живой народ…
— Верховный!
— А у живого всегда есть надежда, — проговорил волхв чуть громче. — Ее нет у филимистян, явусеев, обров… Мало надежды у полабских славян, что бьются друг с другом смертным боем, не замечая натиска христианских мечей… Мы спасем Русь от великой крови!
— Верховный… Но что делать нам?
В глазах Несса блеснули уже не слезы, а искорки как на лезвии харалужного меча: