Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
— Откуда ты взялся? — спросил наконец Владимир.
Олаф, все такой же красивый и уверенный, блеснул в широкой усмешке белыми губами:
— Возвращаюсь, как и ты. Насточертело! Ты прав, империя уже трещит по швам, а наши земли — непочатый край. Там работы и работы… А что может быть лучше для настоящих мужчин?
— Верно, — согласился Владимир. — Пойдем в хату. Там одна твоя знакомая. Чего такой шум поднялся?
— А я не поверил, что в этой избе — ты. Помню, ты всегда вставал засветло. И меня, Змей поганый, силком поднимал! Это я запомнил…
Последние
В доме Владимир кивнул в сторону стола. Олаф с облегчением сел, вытянул ноги.
— В Царьграде я услышал, — объяснил он, — что тебе удалось осуществить свою мечту! Анну завоевал отвагой и мечом, силой вырвал у базилевсов! Это достойный путь мужчины. Я тогда как раз вернулся с пограничной войны с арабами… Без тебя скучновато, ты ведь всегда в разные беды влезал, а когда и Анну увезли, я увидел как мне не хватает того, что ты называл пустяковой услугой! Да, как-то пусто без твоих писем, которые я тайком передавал Анне. Во дворце не поверили, когда я объявил, что покидаю их блистательную страну и возвращаюсь в свою северную, где только холодное море и голые скалы…
За дверью во внутреннюю половину послышался шорох, скрип ложа. Олаф понимающе улыбнулся, понизил голос:
— К тому же мне прислали весть…
— Ну-ну, говори.
— Мой отец, которого я так не любил, тяжело ранен. Возраст дает ли знать, яд ли попал в раны, но ему становится все хуже. Он уже не выходит из дома, а сейчас, наверное, и не встает…
Он опустил голову. Лицо помрачнело, искривилось. Владимир с удивлением и сочувствием увидел, как в уголке левого глаза скопилась влага, прорвала запруду и побежала струйкой по щеке.
— Я люблю отца, — сказал Олаф шепотом. — Я этого не знал… А он все время любил меня и заботился обо мне. И теперь он противится смерти только потому, что хочет увидеть меня до того, как закроет глаза навеки…
Владимир долго молчал. Когда мокрые дорожки на щеках друга начали подсыхать, спросил осторожно:
— Теперь ты… будешь конунгом?
Олаф безучастно отмахнулся:
— Нет… Я стану шведским королем. В Царьграде я принял христианство.
— Помню. Но королем ты станешь, когда крестишь всю страну?
Олаф поднял голову, в покрасневших глазах блеснули искорки заинтересованности:
— Да. Но, как я слышал, ты по приезде сразу хочешь окрестить Русь?
— Да.
— Я все равно еду через Киев, это самая короткая дорога. Взгляну, как делаешь ты. Ты всегда был для меня примером… Этого хотел еще отец, помнишь?
— Так ты его и послушал!
— И еще поеду по берегу Пилатова озера. Говорят, с того самого дня там частые бури. Ярится озеро!
Олаф жадно и быстро ел, а Владимир одевался, краем уха прислушивался к шорохам за стеной. Вот уже начинают творить легенды
Понтий Пилат! Шестой римский наместник в Иудее. Якобы сам себя лишил жизни за несправедливость к Иисусу Христу. Говорят, он был сыном полабского князя Тира в Майнце, был послан в качестве заложника в Рим, там возмужал, обучился науке управления, а оттуда император послал его в Иудею.
После обвинений в несправедливости к Христу, бросился на меч. Тело его, брошенное в Тибр, вытеснило воду из берегов. Тогда труп положили в деревянную колоду, залили медом и отправили на родину. Там тело Пилата погрузили в озеро, которое и ныне зовется Пилатовым, от него идут страшные бури…
Враки, но зато какие! Сколько Владимир не расспрашивал полабов, никто не слыхивал о таком озере. Да и чего бы стал лишать себя жизни могущественный наместник Иудеи? Тысячи горе-философов ходят по пыльным дорогам Опаленного Стана. Мало кто их принимает всерьез, и не все зерна, брошенные ими, взойдут. Сотни лет могут пройти, пока изумленный мир поймет настоящую цену крикливому нелепому пророку, на которого нападали собаки, и запомнит его странное имя, не чудное разве что для славян — Зороастр, что значит, Заря Утренняя, или Будда, Христос. А разве кто при жизни Мухаммада знал ему истинную цену?
Так что все враки про Пилатово озеро. Но урок: историю пишет победитель. Никто не знает, как было на самом деле. Знают со слов победителя: Иуда повесился на осине, с тех пор она вечно трепещет, Пилат же, как подобает военному, заколол себя мечом, других небо поразило, растоптало, изничтожило, растерло и наплевало на ихние могилы. Так что история учит: важно победить любой ценой, а там он сам напишет историю для потомства. В его власти сотни и тысячи покорных попов, грамотных и услужливых!
Он ударил рукоятью меча в медный щит. Гридень просунул голову в щель, выслушал, исчез, вскоре вернулся с Степой-гамаюном.
— Кот Баюн ты, а не Гамаюн, — сказал Владимир недовольно, видя сонные глаза певца. — Сколько в тебя сна влезает?
— Я ночью песню складывал…
— Знаю твои нынешние припевки! Плюнь, разотри и забудь. И складывай быстренько настоящую песнь. За основу возьми ту, что мы пели, когда шли на ляхов. Чтобы там обязательно были прежние слова: «Мы смело в бой пойдем за Русь святую, и как один прольем кровь молодую», вера Христа их тоже перетолкует и присобачит себе.
Он подумал, добавил:
— Да и дальше слова хороши: «В нас кровь отцов-богатырей и дело наше право, сумеем честь мы отстоять иль умереть со славой. Не плачьте матери-отцы, терпите жены-дети, мы ради родины святой забудем все на свете».
Певец сказал изумленно:
— Так это же старая боевая песня полян! Говорят, ее еще Кий сложил!
Владимир поморщился:
— Это неважно, Кий или сам Рус. Новые поколения будут знать как твою. Только осторожненно всобачивай про молитвы, Христа… По слову, другому.