Княжеский посох. Историческая повесть о великом князе Войшелке
Шрифт:
К тому времени Даниил Романович был провозглашён королём папой Иннокентием IV и объединил свои силы с крестоносцами против Новогрудка. Миндовг хорошо понимал, что устоять не сможет, и придумал тонкий ход. Первым о его затее сменить веру узнал Войшелк, который за последнее время окреп, возмужал и стал правой рукой отца.
– Зачем? – удивился княжич.
– Рыцари не пойдут на короля-единоверца.
– Как же не пойдут, если у них есть булла папы на наши земли.
– Папа благословил не покорять, а крестить. А я и без них справлюсь.
– Вряд ли твоё желание крестить Литву остановит крестоносцев.
Миндовг со всего размаха хватил могучим кулаком по столу:
– Им придётся со мной считаться! На то будет
– А как же греческая вера? – нисколько не смутился Войшелк. – Ты же принял её.
– Царьград захвачен крестоносцами, – напомнил великий князь. – Теперь папа самый главный, и я получу его благословение. Что тут худого? Это усилит мою власть и хоть на время остановит крестоносцев.
Войшелк с сомнением покачал головой:
– Как объяснить это народу? Он двести лет в греческой вере и Рим не приемлет.
– Двести лет, говоришь, – хмыкнул Миндовг. – Да люд до сих пор поклоняется Сварогу и Макоши. Им глубоко наплевать, из чьих рук мне крест целовать.
– Не скажи, отец.
Войшелк подошел к окну с византийскими стеклами:
– Посмотри, как народ валит в церкви на Иоанна Крестителя. Яблоку негде упасть.
Миндовг хитро прищурился:
– Плохо тебе ведом наш народ, сынок.
Он дернул за шнур, кого-то вызывая, и продолжил:
– Я знал, что ты так скажешь, и позвал волхва. Он тебе покажет, кто в кого верит.
Зысь
Вошёл седовласый старик с посохом в правой руке. Навершие посоха представляло собой голову Дажьбога с бусинками гороха в глазницах.
– Его зовут Зысь, – сказал великий князь. – Ступай с ним, а завтра мы продолжим разговор.
Жрец молча поклонился и быстро направился к выходу. Войшелк едва поспевал за ним. Зысь, несмотря на почтенный возраст, передвигался легко и скоро. Они вышли по насыпной дороге из строящегося на горе замка, с забрал которого открывались безбрежные лесные просторы, и окунулись в суету узких улиц. Теснота была невообразимая, но жители при виде волхва останавливались, кланялись и уступали дорогу. Зысь отвечал приветливой улыбкой, а когда они выбрались на окраину, обратился к Войшелку:
– Ты заметил, какие наряды на людях?
– Как-то недосуг было, – замялся княжич.
– Так посмотри.
Волхв подозвал первую встречную женщину. Та с благоговением подошла и, низко поклонившись, почтительно внимала наставлениям жреца. Войшелк тем временем исподволь изучал её костюм. В честь праздника ноги украшали сафьяновые сапожки, расшитые растительным узором. Впрочем, их почти полностью скрывала яркая понева, покрытая необычайно красивой вышивкой в виде переплетающихся корней и ростков распускающегося хмеля, ромбиков с точками, означавшими засеянное поле, и огибающая подол плетёнка, символизирующая текущую воду. По очелью катилось красное солнышко, сверкая золотом обода и спиц. Утреннее, дневное и вечернее светило окружали семарглы. К солнцу из главного зубца очелья опустила руки богиня Лада. Её несли по небу два семаргла, крылатые посланники богов. Связь неба и земли подчёркивали спускающиеся на плечи серебряные рясны в виде цепочек из овальных и шестиугольных бляшек с изображениями птиц и растений. В ушах нежно пели грифоны, искусно выгравированные на серебряных колтах. Шею украшала покрытая чешуйчатой вязью тонкая гривна со змеиными головками на концах, а на груди покоилось ожерелье-крин из бусинок и украшений, с которых призывно смотрели крылатые русалки. Даже на пуговицах, угрожающе раскрыли клювы и пасти «птицы клевучие» и «люты звери рыкучие».
Волх придирчиво осмотрел наряд и вопросил:
– На Купалу нарядилась?
– Не в церковь же, – улыбнулась женщина, поведя плечами и бедрами, отчего украшения на её дородном теле сладко запели и заиграли на солнце ослепительными лучиками. Не костюм, а целая вселенная с небом, землёй и подземным миром.
– Добре, –
– Ступай, да не забудь принести дары богам.
– Не тревожься, кудесник, не поскуплюсь.
Красавица уплыла, а волхв пристально посмотрел на Войшелка:
– Ну и что в ней от Христа?
– Ничего.
– Пошли далее, – махнул рукой жрец в сторону высокого кострища, сложенного на горе.
И стар, и млад собрались поклониться Дажьбогу и Ладе-Купале. Никто не остался дома. Никто не захотел корчиться в судорогах, как говорилось в песни, какую звонко распевали девицы:
«Кто не идёт на травку, на зелёную,
На улицу на широкую,
Пускай лежит колодою дубовую,
А детки его, скорчившись, пускай лежат».
В день солнечного коловорота сын небесного бога Сварога сошелся с дочерью Кощея, владыкой подземного и подводного царств. Дажьбог положил на берегу, где купались Купала и её сестры, прекрасные черевички, а сам спрятался в кустах. Богиня прельстилась черевичками и была похищена сыном Сварога. На Купалу, в день их встречи, вся природа насыщается волшебными силами. Растения приобретают целебные свойства, зарытые в землю клады светятся из-под земли. Только на купальскую ночь расцветает папоротник, и нашедший его счастливчик усваивает язык зверей и птиц и приобретает способность оборачиваться волком, как Всеслав Чародей. Дажьбога, убитого Кощеем за похищение дочери, Лада оживила с помощью мёртвой и живой воды. Не случайно поутру люди купались в росе, наделенной волшебными свойствами.
Вилейка
А начался праздник с пира. Мужи принесли жертвы и воздали хвалу богам, а жены расстелили прямо на траве скатерти-самобранки. Чего на них только не было: и мясо, и яйца, и рыба, и круглые пироги. Вино, пиво и медовуха лились рекой. Когда все насытились, заиграли гусли, запела волынка, загудели дудки и зарокотал бубен. В круг вошли два скоромоха и исполнили танец встречи влюб-лённых богов. Махнула Лада левым рукавом, и вспыхнул в руках Дажьбога аленький цветочек. Махнула правым, и поплыли по воде лебеди. Прямо как в сказке. Народ так и ахнул. Лишь Войшелк заприметил, как исподволь руководил чудесами Зысь: и лебедей по его знаку выпустили, и аленький цветочек скоромох спрятал за пазухой. Да только кому до таких мелочей дело, когда сами ноги идут в пляс. Никто и не заметил, как стемнело. И тогда ярче солнца вспыхнул костер, освещая ночь и означая победу света над мраком и тьмой. Взявшись за руки, вступили все в хоровод, распевая песни про Купалу и лихо мчась вокруг костра, очищающего от хвори и напастей. Войшелк вместе со всеми носился по кругу, горланя, как шалёный. Схватив первую попавшуюся девицу за руку, прыгнул с ней через огонь. Горячее пламя дыхнуло ему прямо в лицо. Рухнув на землю, они покатились по косогору к реке и бултыхнулись в воду, подняв облако брызг. Девица визжала, Войшелк хохотал. За ними парубки и девчата толпой бросились в воду, освященную купанием богов. Покатились в реку два огненных колеса, символизируя соединение воды и огня, двух стихий, оплодотворяющих мать сыру землю. После купания многие парами разбрелись по лесу на поиск цветущего папоротника. Мало кто нашёл цветок, зато почти все нашли суженых.
Войшелк, обсохнув с новой знакомой у костра, до утра гулял с ней под звёздным небом. Ему было удивительно привольно. Он толком не разглядел лица девушки, но ему нравились её мягкая походка и лёгкое дыхание, звонкий, словно у колокольчика, смех и едва уловимые прикосновения нежных ладоней.
Войшелк нашёл черевички, которые сбросила с ног девушка, и радостно воскликнул:
– Ага! Попалась!
– Отдай!
– А поцелуй.
– Кто ты такой, чтобы я тебя целовала?
– Дажьбог, сын Сварога небесного.