Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
– Истинно сие, сынок, истинно, – подтвердил Василий Васильевич, – князю и митрополиту надо заедин быти. Для всякого князя тяжко роптание народное, а народ не токмо возропщет, а и князя своего покинет, коли у него не будет единомыслия с митрополитом или когда негде будет ни детей крестить, ни мертвецов отпевать. Не может христианин-то без покаяния и приобщения Святых Таин жить, не может милости Божьей лишиться в жизни земной и небесной.
Колымага остановилась у митрополичьих хором. Иван, помогая выйти отцу, шепнул ему:
– На соборе-то яз глаза и уши насторожу.
Владыки, почтительно ожидавшие государей
171
Епископ сарайский (сарайский) – глава русской православной епархии, существовавшей в Сарае до 1460 года.
Все они были владыки Московской земли, не было только никого от Новгорода Великого и от Тверского великого княжества.
Это встревожило Ивана. Он сидел молча и неподвижно, и лицо его было спокойно, казалось, что смотрит он на все безучастно и холодно. Но вот поднялись два протопопа и объявили, что прибыли с грамотами: один – от архиепископа новгородского, другой – от епископа тверского.
Иван вздохнул легче, но все же с беспокойством думал, как владыки этих двух от Москвы не зависимых земель отнесутся к выбору Феодосия и к великому князю московскому.
Один из протопопов развернул и стал читать грамоту за подписью обоих владык. После молитв и приветственных обращений к собору Иван услышал об избрании митрополита всея Руси такие слова: – «Кого восхощет Господь Бог и Пречистыя Матерь Его и великие чудотворцы и господин наш князь великий Василий Васильевич и братия наша, епископы русские, и иже с ними Священный собор, тот и будет наш митрополит…»
Едва заметная улыбка мелькнула на устах Ивана, и не слушает он далее, ясно ему, что власть московского князя в делах Церкви непоколебима.
– После Бога-то они государя своего на второе место ставят, – с удовлетворением прошептал он на ухо отцу, когда председательствующий на соборе епископ обратил слово свое ко всем присутствующим.
В лето тысяча четыреста шестьдесят второе весна выдалась поздняя, студеная, а марта первого, на самый новый год, мороз ударил такой, какого и в январе не бывало. Да и ныне холода стоят, а ведь пятый уж день после Сорока мучеников, но не только жаворонков не слыхать, а и грачей не видать. Лежит кругом еще снег крепко, и лед на Москве-реке нигде не двинулся. Такая погода на пользу Василию Васильевичу, не страдает он от сырости весенней, но душа у него неспокойна: только что схвачены были за злоумышление дети боярские князя Боровского и привезены в Москву.
Это так взволновало великого князя, что занемог он и слег в постель.
Думу о делах этих думали в опочивальне великого князя, где собрались Иван и Юрий, а из ближних бояр только князья Патрикеевы и Ряполовские да дьяки Федор Васильевич Курицын и Степан Тимофеевич Бородатый.
О «поимании»
Перед глазами его, как видения сна, прошла вся борьба с Шемякой, увидел он снова все сожженные и ограбленные деревни, беженцев, от смерти лютой бегущих и от полона, который еще горше, чем сама смерть.
– Будто от татар, бегал народ от своих князей русских, – беззвучно прошептал он, – и яз там, на Кокшенге-реке, градки и села жег и полон брал.
И враз вспомнилось ему, как среди лесов гонит полон стража его. Маленькие лохматые лошаденки по льду реки волокут дровни со всяким харчем и жалким именьишком. За обозом понуро идут мужики и парни, женки и девки. «Кому радость, а им слезы, – слышит он слова Илейки, – наигорше всего ведь с родной землей расставаться…» Вот женка причитать начала, а мужики и парни молчат, только потемнели от злобы. Уследил Илейка, что глядит Иван на полон, и молвил, словно железом каленым прижег: «Глянь, государь, как вон та, молодка, убивается. Может, по ласке мужней, а может, по дитю малому…»
Вздрогнул Иван, очнулся от дум и слышит, как дьяк Курицын говорит:
– А пойманы в сем воровстве и злодействе боярские дети, человек двадцать семь, а наиглавные злодеи из них: Володя Давыдов, Парфен Бреин, Лука Посиньев, Назар Симкин, Иван Хабар, Петр Маслов, Семен Беспалов и Лександр Овчинников. Прочие же подручные их, кои…
Дьяк оборвал свою речь, взглянув на Ивана. Тот тяжело дышал, задыхаясь от гнева, брови его резко сошлись, глаза совсем почернели и остановились.
Ивану хотелось кричать от гнева и топать ногами, но он молчал, стискивая зубы и угашая огонь, полыхавший в груди его.
Но бояре все, видя Курицына бледным и не отводящим глаз от молодого государя, тоже обратили на него свои взоры. Непонятный страх и смятение входили в душу всем от непереносного, леденящего взгляда юного государя. От внезапного страшного молчания и Василия Васильевича охватила какая-то тревога.
– Пошто молчите все? – спросил он в волнении, приподнимаясь на ложе.
Иван оглядел присутствующих и неожиданно для всех внятно отчеканил:
– Казнить злодеев немилостиво. На лубке липовом волочите их по льду Москвы-реки, привязав коням к хвосту. Всех бить кнутьем всенародно. Иным из них отсечь руки или ноги, иным носы урезать, а наибольшим ворам – головы ссечь!
Он замолчал. Слова его были так тверды, что никто не осмелился ничего возразить. Страшные же глаза Ивана медленно и строго оглядывали всех в жуткой тишине, будто желая прочесть в душе каждого.
Молчал и Василий Васильевич, но, пересилив волнение свое, он спросил сына:
– А не вельми ли тяжко сие наказание?
– Государь, – тем же твердым голосом сказал Иван, – а ты забыл про Шемяку. Пошто злодеев, врагов своих поощрять на кровь и разоренье народное? Ведь бежал бы в Литву князь Василий Ярославич, как надумали его дети боярские, али к татарам и пришел бы с ними вместе Русь зорить и грабить, полоны имать! Да и другие удельные тоже сему рады были бы, помогли бы дяде моему.