Княжий остров
Шрифт:
— Тише! Вроде бы кто-то бредет по топи?
Все явственнее доплывали всплески воды и чавканье грязи.
— Николай! — негромко позвал Быков.
— Тута я, ага… дождались. Я уж не чаял вылезть, чуть не стонул. Кабы не жердины… все…
Он вышел к ним и устало плюхнулся на кочку.
— Ну как ты там? Где немцы? — не вытерпел и спросил Егор.
– Лежат, как снопы… перемолотил почти всех. Дуриком выперли на чистое место и залегли. Кажись, отступились, пока собак у них нету, надо скорей бежать.
– Передохни и поешь малость. — Егор сунул ему в руки последние три сухаря.
– Ага, стомился чуток, но винтовку не бросил, хоть и патронов мало осталось. Хорошее ружьишко, само попадает… Вот бы мне ево, когда в окружениях бедовали! А ежель бы кажнему
Шли всю ночь через лес почти ощупкой. Чуть не повыпарывали глаза о кусты и к утру уперлись опять в чистое болото. Быков решился передохнуть и осмотреть на рассвете, куда их нелегкая занесла и как дальше быть. Малость вздремнули, тело студила мокрая одежда, жались друг к другу, норовя согреться под плащ-палаткой. Егор очнулся первым от болезненного забытья. Огляделся. Солнце еще не взошло, над болотом таял легкий морок тумана, сквозь него проступал могучий лес другого берега. Вдруг он увидел, как туда идет по болоту согбенный человек с посохом в руке и котомкой за плечами. Идет споро, как по ниточке, прямо. Только хлюстает вода под его шагами. Егор протер глаза, но видение не исчезло. Человек вскоре пропал в лесу на том берегу. Егор выпростал из чехла прицел винтовки, стал внимательно разглядывать через оптику болото и далекий берег. Ясно, что болото непроходимо, и взяло удивление, как смог тот человек преодолеть многие илистые топи и даже озерца.
Солнце выбралось на небо и осветило лес за трясиной. Был он коряв и могуч, такого им еще не встречалось за весь путь. Особо привлекало внимание огромное дерево непомерной толщины, оно великаном стояло по пояс средь зелени крон. Когда солнце выпило туман, Егор растормошил своих спутников, и они пошли за ним, вдоль берега. Болото открывалось настоль обширным в обе стороны, что обходить его не было желания. Быков внимательно смотрел под ноги и искал следы утреннего привидения. Скоро увидел едва приметную тропинку: кто-то прошел, осыпав с травы росу. Она обрывалась у берега, и по воде едва виделся след средь раздвинутой ряски, как утка проплыла. Он забрел и вдруг почуял ногами притопленную стлань из двух толстых жердин.
— Егор! — окликнул его с берега сержант. — Тут нам не пролезть, придется в обход.
— Пролезем! Выламывайте шесты, и за мной.
Когда Селянинов подал ему длинную палку, Быков уверенно пошел через болото, разгребая коленями ряску. Сзади опять послышался удивленный возглас Николая:
– Ты поглянь! Егор, ты откель прознал о стлани? Бывал, что ль, тут?
— Во сне привиделось, — отшутился он, удерживая шестом равновесие на шевелящихся под ногами топляках.
Всего за полчаса они одолели болото и ступили на берег. Почти сокрытая густыми травами дорожка вела их в глубь леса. Все вокруг завалено буреломьем и павшими от старости обомшевшими деревьями. Здесь была какая-то особо плодородная и полезная для их роста земля. Папоротники вымахали в рост человека, кряжистые стволы возносились под самое небо. Лес полон гомона птиц и гула пчел. Скоро перед их глазами открылась обширная поляна. Посреди нее рос великан дуб невероятной толщины у основания, а высоко над лесом расходились венцом ветви-стволы в два обхвата толщиной. Дуб окружало прясло изгороди с двумя воротами, а к корням прилипла ветхая избенка с поросшей травами крышей. Часть поляны занимала возделанная земля, уставленная суслонами ржи и полегшей сухой ботвой картохи. А за этим полем высился на закрайке огромный курган на половину леса высоты, конус его мохнатился кустарниками и деревьями, неведомо было его происхождение для понимания, ибо беглецы не видели еще подобного на своем пути. Перед курганом полукругом стояли покосившиеся и почерневшие каменные столбы в два роста человека.
— Обитель! — уверенно и изумленно промолвил Окаемов, когда увидел древнего согбенного старца, сидящего под дубом.
Старец отрешенно глядел на суету пчел, снующих через леток одного из ульев-дуплянок, расставленных на колышках у избы. Его изжелта-белые волосы стелились по плечам, сокрытым самотканым рубищещ. Порты закачены выше колен. Он брал корявыми пальцами пчел за крылышки и придавливал их к худым ногам, лечил целебным ядом ревматизм. Движения его были размеренными, смиренный лик покоен, длинная белая борода падала меж ног и путалась с травой. Рядом бил из земли чистый ключ-ручей.
Над головами пришлых тихим гулом шелестела листва патриарха дуба, свежий ветерок опадал на поляну и доносил хлебную сытость от снопов ржи, медвяную спелость трав и настои цветов.
Каменный четырехликий идол, с мечом у пояса, устало глядел от кургана на незваных гостей сквозь мглу столетий, грелся и жмурился от неги яростного солнца красного.
* * *
Лето от сотворения мира 7449, от рождения Христа 1941, старец Сухматиев Серафим сын Афонасьев Божиею же помощью крепящийся истиной вере сто и один год белом свете обители святой живяху. Си человец зверя ли и птицу и скотину бессловесну, Богом не повелено ясти, токмо траву сенну, корень всякой, жито печено. Зело скудно. И победи нечестиву плоть своя богодарованных молитвах великих.
Узряху оный троя воинов под священным дубом и воспросиша:
— Где ваши жилища? Якой веры людзи?
— Православной, — смиренно ответил Окаемов и почтительно поклонился.
— Яко народцы воюются… жлезны птицы людзи убиваху?
— Германцы напали на Русь.
— Радзи веры промеж собой брань творят?
— Не было еще ни одной войны без веры. Язычники напали на потерявших веру и ставших язычниками.
— Дзивицесь! — легко поднялся старец и воздел над головой длань. — Не богохульствуй стояща Перуна дубом священным и капище попирая стопами киевского князя Святослава.
Все трое пришельцев недоуменно подняли головы, оглядывая облитое солнцем богатырское дерево. В развилке толстых стволов высоко над землей покоилось огромное, наслоенное веками гнездо, а на краю его сидела птица и смотрела вниз.
— Сокол-сапсан! — угадал и промолвил Быков.
— Се кня-яже-е! — отозвался старец. — Се гнездо держачу соколов охоты утеху киевский князь Святослав. Роду княжецкого се сокол!
А сокол легко махнул крылами и полетел над лесом и зрил уже весь большой Княжий остров, окруженный гибельными болотами, зрил трех птенцов в своем гнезде и троих пришлых под ним. Он видел их уже который день в бегах и привык. Сокол из неба слышал грай вранов у другого болота и видел острым глазом, как они клюют стервятину, мертвых человецев и собак. Железная птица больше не прилетала, не вспугивала уток с озер, а ему нужна пища для птенцов и продления рода своего. Ветер свистел в крыльях, златоглавое Ярило лило жизнь, и весь знакомый простор Яви открывался пред соколиным взором. И слышит он тихий глас старца Серафима, глаголяху пришлым:
— Хто ими владелец, германами?
— Гитлер.
— Убиен бысть се герман, и убиенна бысть рать его. Богатьство не преобретех се земли. На Русь зло мысляше — крови своя излияша. И отыдоша погани срамом, — пророчил уверенно старец и вынул из улья соты с медом, дал каждому по гребешку.
Пчелы его не кусали. И продолжил:
— Се герман, змею медяну сотворяху кумиром своя и хвалитию ея, а ратию его сей гад пожраху бысть! Ведьмах се вор бесом же пожьрети. Лице же Божие Руси отеческое наше воинстве веру обретаху и сотвориша учение его анафеме. Виде Господь шатание поганых! Зрю Московию Бог оборонит… Зрю погибель их… хлад и смерть…
— Дай Бог! — проговорил Окаемов и отведал меда.
Тем временем старец вынес из своей обители диковинный двойной горшок из обожженной глины величиной до его колен. Он установил его на кострище, налил воды во вделанную внутрь посудину, засыпал туда свеженамолоченного жита. Весь горшок походил на маску медведя: внизу выемка от земли — открытая пасть с клыками, меж внутренней и наружной частью под самым верхом две дырки — глаза, а ручки с боков походили на уши.
Старец раздул костерок из угольев в зеве печки-горшка медведя сухими палочками и щепами. Дым повалил из верхних отверстий-глаз, пасть вспламенела огнем, а когда варево паром взялось — шапка белая заклубилась на голове окаянного чудища.