Княжий остров
Шрифт:
Окаемов понял, что Мошнякову они доверяли больше всех, он предвидел это и попросил именно его рассказать старообрядческому священнику легенду деда Буяна о пути некрвеовцев в Беловодье, поведанную Егором. Знают ли они об этом? Егор должен был открыться о деде Буяне позже и узнать, знакомо ли им это имя. А уж потом он сам будет искать ту ниточку к тайне, за которой и пришли сюда, Некрасовцы знали все. Но таились и еще более исхитрялись уводить разговор в сторону, прикидываясь непонятливыми. Помог случай… когда стряслось очередное нападение фанатиков «младотурков» на караван с рыбой, только что покинувший пределы станицы, то Егор с Мошняковым приняли участие в сполохе и погоне за разбойниками, а когда их окружили, обремененных добычей, Быков применил свое воинское искусство, скрутим один всех. Некрасовцы видели бой и на обратном пути стали приставать с просьбой обучить их. Как оказалось, это была проверка, потому что сами они владели Спасом и свято хранили его в тайне, даже не выказывая умения в незначительных схлестках с врагом. Егор отказался обучать и этим прошел испытание, ибо тайну доверять случайным людям великий грех. Эта проверка и молва о нем позволили встретиться с достопримечательным стариком.
Когда Егор увидел могучего деда в вечерних сумерках, то занемело сердце от испуга и радости. Он не верил своим глазам. К нему навстречу пружинисто шагал дед Буян, скупо улыбаясь и прошивая руку.
– Дед Буян, неужто довелось встретиться?! — кинулся обнимать его Быков, но старик слегка отстранился, внимательно поглядел ему в глаза и отрицательно покачал головой.
— Буян был моим отцом, я Ипат Буян… Степан Авдеин. Он пропал в пути и не вернулся.
— В каком пути?
– Он всюю свою жисть был в пути… — неопределенно ответил Ипат, — никак знал ево?
— Знал… он меня в малолетстве обучал.
— Он мне гутарил про тебя. Ступай в хату, повечаряем.
На широком столе грудилась вареная рыба, головастый сазан, жареная мелочь, залитая яичницей. Разговор был долгим, Быков рассказывал что помнил о своем учителе. Ипат молча слушал, изредка переспрашивал и уточнял, потом промолвил:
– Он тады в хате не сгорел, Бог помог уйти; и ишшо дни разу он являлся к нам, а потом сгинул в пути…
— Неужто он пешком с Аргуни добирался в туретчину?
— Кады как… и на конях бывало, и на верблюдах, и пехом… Привышно. Я ишщо парнишой ходил гуды, бывал и на Аргуни, и в китайщине, и в Индии, и где токма не таскало по свету белому…
Ты тоже знаешь Путь, Ипат? — решился спросить Быков.
— А на кой он тебе сдался?
Война… Окаемов верит, что беловодские старцы помогут России выстоять. Проводи нас туда…
Ишь ты, резвый… не можно это, — Ипат снуло покачал головой, и покуда сами оттель не призовут, хода нету… Рядом пройдешь, в песках-зыбунах сгибнешь, от жажды помрешь возле райскова места, а глаза ево не видят и ножаньки не поднесут… Дажеть малое осквернение и грешок не пущають, не открываются врата. Токма долгая молитва, очищения высшая милость — ключ к тем святым вратам… Отец бы повел, я не доведу, старый уж и грех без спросу соваться, пока не призовут. И сами не ищите, пока не «созиждете сердце чисто и дух прав не обновите во утробе своей» и не встанете на духовную тропу…
— Кто же укажет?
— Бог…
— А у вас есть связь с Беловодьем?
Как же без иё, есть… все святые книги там в сохранноотях… троих сынов я уж стерял на энтом пути, счас внук там учится. Должон вот-вот заявиться. Ежель путь не возьмет… Ты лопай-лопай рыбку-то, жирная, сладкая, силу придаст. Казаку без рыбушки нельзя, она кость крепя. Коли отец мой тя учил, мы навроде братьев теперя, токма я девятый десяток разменял.
– Я любил его… свято любил и помню досель, — грустно промолвил Егор, — удивительной души был человек… Суровый и добрый, веселый и яростный в схватке. Один решился воевать с красным полком, и если бы не пушка у них…
– Ежель бы не пушка, батя бы одолел их, — уверенно и без похвальбы сказал Ипат. Он подпер голову рукой и вдруг завел старинным распевом древнюю былинушку:
Шел Константин царь ко заутрене. Как упала ему во резвы ноги стрела огненная… А и взял да он иё и прочитал. На ней было написано-напечатано: «Идет под вас силушка жидовская — Ни лист ни травы не видно». На утре Константин царь круг закликивал. Зазвонил он звоны-звонские… Трязвонил трязвон-трязвонские… Собиралися все люди добрыя, Православныя христианушки. — Уж вы люди, люди добрыя, Христиане вы православныя. Идет под вас силушка жидовская — Ни лист ни травы не видно. И хто встанет у нас за Домы Божия, И хто встанет за души малоденческия, И хто встанет за Владычицу Пресвятую Богородицу? А старые за малова хоронятся… Только вышел из них Федор Тырянин, Малодешенек, мал-зародушек, Ему от Роду всево восемь лет. — И я встану за Домы Божия, И я встану за души малоденческия, я встану за Владычицу Пресвятую Богородицу Пойдите возьмите у матушки прощения, Большую Слову благословения… Пошли они просить у матушки прощения, Большую Слову благословения. Она не дает ему прощения. — У меня он маловешенек, Маловешенек, мал-зародушек. Ему от роду всего восемь лет… Как и попадали все люди добрыя — Матушке ево во резвы ноги. — Ты и дай свому сыну прощения И большую Слову благословения. Дала ж матушка родимая прощения И большое Слово благословения… — Приведите мне коня неезжаннова, Принесите книгу Евангелию нечитанную, Остро копье невладанное. И привели ему коня неезжаннова, А книгу Евангелию нечитанную И востро копье да невладанное. И сел же на коня Федор Тырянин, На востро копье опирается И книгу Евангелию почитывает. Доехал же Федор Тырянин до чистой поли, Как и глянул он во чисто полю, Там идет силушка жидовская — Ни лист ни травы не видно… И стал уже он коня назад ворочать. А за неем-то стоит Владычица Пресвятая Богородица. — Не боись, не боись Федор Тырянин, Маловешенек, мал-зародушек: У тебя назаду еще больше есть… Поехал он, Федор Тырянин, Не столько копьем рубит, Сколь конем топчет. Все вокаянное жидовье поослепли И стали сами себя рубить же. И стало крови коню по поясу, А Федору по стремёнушке. Он и стал просить сыру-землю: — Расступися ты, матушка сыра-земля, Попей-пожри кровь жидовскую… Расступилася матушка сыра-земля, Попила-пожрала кровь жидовскую. Поехал Федор Тырянин да весь в кровь. Встретили же ево всем градом люди добрыя, Христиане православныя. А он говорит: — Ужвы люди, люди добрыя, взведите мне сытцы медовенькой. уста сытцой промочу — Трое суток я не пил не ел. Никто не взял коня помыть кровь жидовскую. — А ты, моя матушка родимая, возьми коня Да веди ево на Ярдан-реку, Омой же кровь жидовскую… Повела она только коня ево на Ярдан-реку Смывать же кровь жидовскую, Отколь взялся Змей Тугарин, — Да забрал матушку родимую со всем конем. Он же взял иё со своим конем И понес иё во свою пещеру. Не успел Федор уста промочить, Бегут и кричат люди добрыя: — Чево стоишь, Федор Тырянин, А Змей-то Тварин твою матушку взял И понес иё, родимую, со всем конем. Как и встал же он, Федор Тырянин, Идет он по морю, как посуху. Дошел же он до пещеры той… А матушка ево сидит во печёре той. — Мое дитя, чево ж ты пришел ко мне? Змей Тугарин меня поел и тебя поест. — Не боись, не боись, моя матушка, Не боись, не боись, моя родимая. Я и сам себя спасу и тебя спасу… Как летит, да и летит Змей Тугаринин — Изо рта у нево полымь сверкала. Стал же Федор Тырянин просить-молить: — Потяните вы, а вы ветры сильныя, Нанесите вы тучи грозныя, А пойдите вы, дожди сильныя, Намочите ему крылышки бумажныя, Нехай будет он летучий — Станет он ползучий, Да не будет он о семи хобот, А об одном… И не ешь ты людей, А ешь злых зверей… Пошел же дождь, дождик сильный. Намочил же ему крылышки бумажныя: И был он летучий — стал ползучий. Не стал о двенадцати голов, а об одной, Не стал о семи хобот, а об одном. И вострым копьем Федор ево проколол. И спас Федор Тырянин матушку родимую, И взял он матушку за праву руку, И повел же он иё и коня сваво В свой град…— Я никогда такой не слыхивал, — подивился Егор, — один вышел на бой против силы страшной и победил.
– Знать, характерник был он, как мой отец, как ты… вот токма мне он своей науки не завещал, считал меня слабоватым духом и очень сокрушался… но станичникам передал. Вот што, коль внучек заявится оттэль, я погутарю и весть вам подадут, ежель старцы наши вас примолвовать решат. Ступайте в Расею и ждите. Разом дело не делается…
– Война, Ипат… Немец на Дону, вот-вот турки двинут миллионную армию. Худо будет отбиваться, народу полегло пропасть сколько и ляжет еще больше. Решай быстрей. Я сам не ведаю, зачем Окаемову надо туда, но он очень просит дать ему Путь….
– Путь мы не уступим никому, а проводить сумеем… Молитесь! Причащайтесь, ступайте в старообрядческую церковь в Москве на исповедь, я слыхал, что открыли ноне иё… весточку ждите через иё. Ничем пока помочь не смогу… Путь долгий туда и часто безвозвратный…
– Будем ждать… и на том спасибо, — Егор поднялся от стола и перекрестился на иконы.
– Ступай, ступай, — мягко торопил его Ипат, словно сомневаясь в себе самом, что может сжалиться и проговориться о чем-то важном и тайном.
Егор это почувствовал, но не стал больше томить Буяна-младшего, пусть подумает, помолится и разберется в своих сомнениях. Может быть, и откроется сам. Силком ничего не достигнешь от казака, кроме сопротивления.
Утром Буян разбудил Егора и увел к озеру, подальше от людских глаз и ушей. Долго и печально смотрел через гладь воды куда-то за горизонт, словно отыскивая там далекий и желанный берег покинутой отчины и милых могил далеких предков. Родная земля силой притягивала на уклоне годов, и Егор уловил эту тоску в глазах Буяна, но молчал, не беспокоя его.
– Опосля тово, как в Расее не нашлось Федора Тырина и бесовское войско одолело иё, в Маньчжурию сбеглось полмиллиона русских, — начал тихо говорить Ипат.
— Знаю, я там был и видел.
– Так вот… собралося там множество ученых людей, и от безделья ли или от суеты, стали они шляться где попадя, создали институт по изучению «роднова края», добрались в Тибет прошлым летом и поднялись вверх по одной реке… белой с виду. Вода подмывает белую глину и оттого кажется млечной… Шли они, шли и уперлись в непроходимые скалы Гималаи. Дальше ходу не было. Любой бы иной отвернул от пропастей, но это были русские люди, коих ничем не угомонишь… полезли они по скалам, чуть не сгибли вовсе, и тут открылось им диво-дивное… За горами поднебесными — распахнулась великой ширины долина в лесах и полях… избы русские и какие-то люди в старинных кафтанах… сплошь ученые все, пропасть книг божественных имеют… тропы тайные идут от них на Русию, и все они ведают и все знают. Говор у них шибко древний, малопонятный, до Батыя так гутарили… Могет быть, это и есть энто место, что вы ищете…. А могет и нет…