Княжий остров
Шрифт:
– Белая река! — оживился Егор, — может быть, карту начертишь, Ипат?
– К чему карта? Те ученые люди в целости вернулись, даже привели в Харбин напоказ четверых горних жителей, вот у них и справьтесь.
— Спасибо! Это точно Беловодье?
– А хто тебе гутарил, что оно одно? — хитро сощурился Буян, — разматывайте оттэль клубочек, а я весточку подам, коль время придет.
— Договорились! Не тяни только.
– Не терзай душеньку… нет знака мне Божьего открыться, сам бы рад помочь, да нету моченьки… Слово дал!
ГЛАВА VII
Дочку назвали Машенькой, в честь бабушки Марьи Самсоновны. Егор приехал повидаться в Константиново всего на один день, встретили его великой радостью; Васенька не слазил с колен, а в зыбке качалось и внимательно смотрело на Егора великое чудо, родившееся с русой прядью и осмысленным взором, как и видел он во сне. Все сбылось почти в точности. Только Мошняков не принимал роды, а спас Егора при переходе границы из Турции, когда спящего Быкова ужалила двухметровая гюрза.
Окаемов и бельцы растерялись, убивая вертящегося по земле гада, толщиной в руку, только Мошняков в мгновение полоснул финкой крестообразно по укушенному месту и долго отсасывал яд с кровью, выплевывая смертно чернеющие сгустки на траву. Яд был настолько силен, или у самого старшины были ранки во рту, но после перевязки, старшина сам начал белеть лицом и уже Быков взялся его отхаживать, применив все свои познания и умения Спаса Целительного. Они вынуждены были остановиться на три дня в опаснейшем месте вблизи границы, скрываясь в редких кустиках и траве, рядом с расположением турецкого боевого корпуса, готового огнем и мечом ступить на землю ослабевшей от войны России. Они видели вооруженных солдат, прочесывающих окрестности, и готовились к бою, поняв, что тайна их похода кем-то раскрыта, что ищут именно их. Они заметили среди турок немецких инструкторов, которые были и в 1916 году, натравливали магометан на священную войну с Империей русских, но Турция была разгромлена, и только устроенная с помощью германского и американского золота революция отвела русские полки, вышедшие с победой к Средиземному морю.
Обо всем этом тихим голосом рассказывал неугомонный Окаемов, умевший учить бельцов даже в таких опасных местах, относясь с иронией к любому врагу, не имеющему православного креста на груди, вдохновляя бельцов уверенностью победы в самых страшных боях за Дом Богородицы, за истинную православную веру, за землю Русскую…
Ночью четвертого дня они под носом у врага пересекли границу, передав в Москве Лебедеву свежие сведения о дислокации турецких войск и о двух бельцах, оставшихся там для разведки и сбора информации, они предупредят наших пограничников и через них Ставку в случае попытки вступления Турции в войну. Один из них остался у некрасовцев для связи с Ипатом. Второй, смуглоликий терский казак, сам походил на турка, был снабжен надежными призывными документами для работы в армии противника.
Окаемов спешно готовил рейд в Харбин, и Егор отпросился на денек в рязанское село к жене и родившейся без него дочери.
Ирина расцвела еще краше после родов, но ее печальные глаза были полны жгучей тоски по Егору и беспокойства о нем. Быков воспринимал эту обережную любовь даже там, в поиске Пути, на туретчине. Он видел ее во снах и когда открывал глаза, долго не мог прийти в себя, рука сама искала Ирину рядом и не находила, и сердце кручинилось, возгоралось светом такой любви к ней, такой радости и благодарности Богу, соединившему их в этой жизни, что несказанна эта радость была подобна молитве святой…
* * *
Экспедицию пришлось отложить и вылететь в Сталинград: уже шли ожесточенные бои за город. Оставляя за собой в тылу для прикрытия румынские и итальянские армии, немцы с бешеной энергией рвались к Волге. Город превратился в ад для всего живого; тысячи бомб и снарядов разбили его в щебень развалин, перемешанных с кровью и костьми. После кромешного огня гитлеровцы поднимались в атаку, но как бы сами расплавленные камни начинали стрелять в них, и навстречу вставали бессмертные русские в стремительную и яростную штыковую и отбрасывали врага от своей святой реки. Волга горела, из разбомбленных нефтяных складов текла огненная река, черный дым упирался в само небо, где кружились в смертной схватке самолеты и доносились из раций голоса летчиков, направляющих горящие истребители на головы врагов: «Господи! Прими с миром душу мою!..»
На пятачке у Волги сражалось особое подразделение бельцов под командой Мошнякова. В склоне оврага, в глубоком блиндаже, среди вздрагивающих от непрестанных взрывов свечей и сыплющейся; со свода сухой глины была утверждена привезенная в Сталинград чудотворная икона Казанской Божией Матери. Пред нею шла непрестанная молитва. Богородица слышала через распахиваемую взрывами дверь хруст русских штыков в телах ворогов, слышала стоны и крики умирающих, рев моторов и тысяч сердец, клокочущих в неистовом порыве спасти от поругания землю свою, слышала последние крики летчиков и молитвы солдат: «Господи! Прими с миром душу мою!..» — принимала их в полки святых небесных воинов…
Уже во многих местах немцы пробились к Волге, разъединив армии и дивизии, в некоторых из них к вечеру оставалось несколько сот бойцов, но за ночь новое пополнение, словно сказочные богатыри, выходило из воды и на рассвете бросалось в контратаки, сметая врагов.
После того, как на их глазах вражеская пуля разбила бутылку с зажигательной смесью над головой матроса, а он горящим факелом вознесся на танк и поджег его собою, Окаемов проговорил Мошнякову и Быкову:
– Россия непобедима! Мы великий народ! Дух русский жив, и он не боится смерти… В древней Руси был такой обычай, огненный… Лучший воин в роду готовился к особому подвигу: на глазах у всех обливался маслом и сам входил в огромный костер… Это не было жертвоприношением, как у других народов. Он уходил к Великому Белому Богу, как ушел этот матрос, как возлетали гонимые старообрядцы, сжигая себя в скитах, окруженные войсками… Это дух росса непобедимого! Он жив в каждом из нас. И ныне и присно и во веки веков!
К оврагу прорвались немцы, и закипела работа. Доплывали хриплые команды Мошнякова, очереди и взрывы гранат, и вдруг вместо привычного «ура», бельцы слаженно и мощно грянули свою клятву: «Быть России без ворога!!!» Егор, Селянинов и даже Окаемов отражали бешеные атаки и стояли насмерть, и хоронили друзей, и штопали ночами искромсанную сталью одежду и перевязывали раны. Смерть их не брала, великая сила хранила их, отводя вражьи пули и штыки, а когда прямо в их окоп со свистом ударила мина и не взорвалась, Егор окончательно уверился, что предсказания Арины в подземном храме Спаса сбудутся и они выживут для тех, более поздних и страшных боев, после этой войны… уверился, что возмездие врагам неминуемо. Через потери и кровь, через страдания и боль людскую выковывается русская победа, и она уже встает зарею с востока, изгоняя тьму и хлад своими полками света, и тьма трепетала, клубилась и откатывалась на запад, как откатятся все враги, посягнувшие на святое Отечество.
Первого сентября сорок второго года в Ставку ВКГ были вызваны Скарабеев и Василевский, они втроем с Главнокомандующим долго обсуждали ответный удар наших войск под Сталинградом. Скарабеев давно в деталях обдумал эту мощную операцию и когда начал докладывать Верховному Главнокомандующему, уверенно замыкая указкой на военной карте кольцо окружения вражеских армий, проницательный Сталин опять заметил и проворчал:
– Товарищ Скарабеев… ви снова не ужинали? Опять сухарик?
— Сухарик…