Княжий сын. Отцовские долги
Шрифт:
Союз Торговых Городов. Киев. Середина лета 2224-го года от Рождества Христова.
После того, как мы закончили с новичками, я выспросил у Николая, где находится христианская община, и отправился туда. Крестная слобода, как ее называли, располагалась за городскими воротами и представляла собой небольшой поселок, почти ничем не отличавшийся от множества тех, что мне уже приходилось видеть.
Здесь были дома, какие-то мастерские, и даже своя небольшая кузня. И единственным зданием, которое как-то выделялось
Люди смотрели на меня с удивлением, но без враждебности. Похоже, что редко кто приходил в гости в эти места, однако остановить меня для разговора никто не пытался.
Я остановился перед храмом, вспомнил, что делал Игнат, прежде чем войти в обитель. Посмотрел на купол, перекрестился один раз, поклонился, повторил это еще дважды, после чего пошел внутрь.
В самом здании храма было темно, пахло деревом, свечным воском и еще чем-то незнакомым. Ни разу в жизни до этого я не ощущал подобных запахов, и с непривычки у меня на мгновение закружилась голова.
Внутри не было никого, только священник – худощавый мужчина с длинной вьющейся бородой, и одетый в черного цвета рясу. Он посмотрел на меня, и тогда я шагнул вперед, сложил руки перед собой крестом, правую поверх левой и попросил:
– Благословите, отче.
– Бог благословит, – ответил он и обвел меня крестным знамением, после чего протянул вперед руку, которую я поцеловал. – Что привело тебя в наш скромный храм?
– Мне нужно… – я на мгновение замялся, все-таки непривычно мне это было.
Я в свою бытность язычником, не сказать, чтобы особо соблюдал обряды. Участвовал, конечно, в праздниках, да, было дело, но так или иначе делал это больше потому, что так делали все. К тому же меня съедали сомнения о том, считается ли мое крещение настоящим. Все-таки Игнат не был ни священником, ни монахом, он был воином и воином же умер.
К тому же я мало знал о том, как все должно происходить. Конечно, кое-что я узнал в обители, о других вещах мне рассказал Игнат. Хотя с ним мы больше говорили о самом учении, а не об обрядах, которые, будучи христианином, я обязан буду совершать.
Попросить меня исповедовать? К Причастию я все равно подойти не смогу, нет у меня пока что ни времени, ни возможности к нему подготовиться. А может быть, просто поговорить? Могу же я просто поговорить со священником, не откажет же он мне в этом?
Нет, лучше все же исповедоваться. Может быть, на душе и правда станет легче?
– Мне нужно исповедоваться, отче, – ответил я.
– Тогда приходи на службу, – пожал плечами священник. – После исповедуешься.
– Я… – я снова замялся. – Я не могу. Мы с дружиной завтра с утра из города уходим. Далеко и надолго. До следующей встречи со священником я, может быть, и вообще не доживу, так что мне это нужно.
– Хорошо, – кивнул тот. – Я уделю тебе немного времени. Давай помолимся вместе, а потом ты расскажешь о грехах, которые ты совершил.
– Только… – сказал я. – Только я не знаю молитв. Я совсем недавно принял крест. Знаю только Символ Веры. И “Отче наш”.
– Тогда повторяй за мной, – священник улыбнулся, жестом попросил меня подойти поближе к иконам и стал читать молитву.
Я повторял за ним, а сам думал о том, что буду ему рассказывать. С точки зрения христианской морали я совершил столько грехов, что их сложно не только перечислить все, но и просто вспомнить. Если уж совсем честно, то последний год, с тех пор, как я отправился в путь с Игнатом, я только и делал, что грешил.
– Ну, – после того, как мы закончили, священник повернулся ко мне и жестом поманил меня к подставке, на которой лежала какая-то книга и большой деревянный крест. – Только помни, исповедуешься ты только перед Господом нашим Иисусом Христом. А я лишь свидетель этого.
– Хорошо, – голос сам собой сел, и я невольно откашлялся. – Прости меня, Господи, ибо я согрешил. Прости мой смертный грех, я отнял жизнь другого человека. Даже не так, я убил столько людей, что не могу и сосчитать. Но большинство из них были плохими людьми, это были убийцы, воры, насильники. Я знаю, что не в моем праве карать и миловать, но так вышло, я раскаиваюсь и прошу меня за это простить.
– Ты можешь вспомнить всех, кого убил? – спросил священник.
– Могу, – я вздохнул, на душе моей было тяжело. – Первым, кого я убил, был Федька Широкий, атаман ватаги разбойников. Эта ватага напала на нас, когда мы с друзьями путешествовали из нашей родной деревни в Брянск. Потом было еще несколько, банда Гаврилы Грача, которую мы смогли отыскать и перебить на хуторе неподалеку от Брянска. Потом были еще разбойники, ватага братьев Лисьиных, в селе, которое называется Лисицей. Там я убил главаря, а брата его приказал повесить на дереве.
Я вспоминал всех убитых мной, но лица их не представали перед моими глазами. Большинство из них заслуживали смерти, они были ворами и разбойниками. Другое дело, что меня тоже объявили вором и разбойником, пусть и не совсем справедливо, и даже пытались повесить.
– Позже, в Белгороде, во время еврейского погрома, я согласился помочь одному из местных евреев вывезти из города семью, – продолжил я. – Когда мы пришли на его подворье, на нас напали пятеро. В живых я оставил только одного, и то для того, чтобы передать послание. Потом, в Воронежских землях, мы пришли в деревню, которую терроризировал один бывший циркач. Он жил с ручным медведем и сам притворялся им. Я выследил его и убил. Позже, в тех же землях, мы наткнулись на татарскую шайку. Они пытались увести в рабство людей из одной деревни, и тогда мы напали на них и убили всех. Ну и позже, когда мы снова вернулись в Брянск, то столкнулись с дружиной одного местного боярина. Я пытался сделать все, чтобы этого боя не случилось, но не сумел. Началась настоящая резня, многие погибли с обеих сторон. Пожалуй, что об этих смертях я жалею больше всего.
– Большинство из убитых тобой действительно были ворами и разбойниками. И я вижу, что ты пытался помогать людям, пусть и таким неправедным деянием как убийство. Но было ли такое, чтобы ты убивал невиновного? – спросил священник. – Того, кто не угрожал твоей жизни, и не сделал ничего плохого?
– Было, – я вздохнул. – Мы убили жену и сына Гавриила Грача, просто потому что не могли оставить свидетелей. И еще, позже в Орле, убили одного из младших стражников, Сеньку. Я этого не хотел, собирался дать ему денег и оставить связанным, но мой товарищ, Никита, убил его. И в этой смерти виноват тоже я.