Княжий воин
Шрифт:
Кто не выполнял урок даже с третьей попытки, тех ждало еще одно задание. Парни, надев шлемы с кольчужными бармицами, уходили в поле метров на тридцать и по знаку деда Куревы что было прыти пускались бежать от наставника, который держал в руках боевой лук и несколько стрел с тупыми наконечниками - по одной на каждого. Такая стрела называлась "тамара" и предназначалась для стрельбы по пушному зверю - чтобы шкурку не испортить. Роль белок предстояло сыграть гридням, не справившимся с уроком по скорострельности. Это не столько наказание, сколько отработка навыков уворачиваться от вражеских стрел.
– Стрелу слушать
Парни метрах в пятидесяти от Куревы бегут, петляя, как зайцы. Дед медлит, но вот первая "тамара" настигла одного из парней - синяк на мягком месте долго о нерадивости напоминать будет. Вот еще один нерадивый пострадал:
Роман понял, как уходить от дедовых стрел. Хитрость в том, чтобы услышать "свою" стрелу, которая в полете звучит совсем не так, как чужая. А как услышать её негромкий посвист, когда ты громыхаешь сапогами и громко сопишь от натуги? Поэтому Роман уходил в сторону от остальных, чтобы те лишними звуками ему не мешали, а затем бежал неспешно и как можно мягче, сдерживая при этом мешавшее слушать дыхание. Надо было упасть на долю секунды раньше, чем услышишь тот самый звук.
– Ловок, - одобрил дед, и недоверчиво добавил: - А может, стрелу эту ты как раз ковал - она тебя и не бьет?
Однажды Курева выставил в качестве единственной "белки" Романа, а стрелять поставил другого ученика, вручив ему с десяток тупорылых стрел. Солнце клонилось к горизонту и Роман, не мудрствуя лукаво, метнулся в сторону заходящего светила, усложнив задачу стрелку. В результате все стрелы ушли в траву, и стрелок потом долго их разыскивал, прежде чем подставить спину под плетку:
Одной из самых колоритных фигур Казачьей заставы был воевода Сиверга. По местным меркам он в возрасте весьма почтенном, лет за шестьдесят, но старость его не согнула - рост под два метра, необъемный по ширине. Сиверга носил длинные, выбеленные годами варяжские усы, голову брил наголо, оставляя на темени чупрыну-оселедец. В ухе золотая серьга с двумя алмазами и рубином. Одевался воевода просто: как и у Срезня - волчья безрукавка зимой и летом, иной раз на голое тело. Богатый плащ-корзно накидывал на богатырские плечи только, когда приезжал князь. Должность воеводы давала боярские привилегии, но Сиверга к богатству и почестям был равнодушен.
О серьге воеводы рассказывали, что досталась в подарок от друга-половца, а тому - от череды предков. Будто бы она принадлежала знаменитому киевскому князю Святославу Игоревичу, а потом вместе с княжьей головой попала в руки хана Кури, который сделал из черепа заветную чашу, а серьгу отдал своему воину, победившему русского князя. Серьга, по мнению курян, была заколдованной, от нее-де и сила у воеводы.
:Посредине незастроенной части заставы, в центре площади для военных занятий и сборов, лежал изрядных размеров гранитный валун, о котором упоминал Смага. На нем затейливой вязью было выбито: "Камень сей поднял над главой княжий воин Илья": Дальше шел еще десяток имен, большую часть которых уже нельзя было разобрать. Предпоследним стояло имя ":Рожно", а замыкал список силачей Сиверга.
По рассказам старожилов воинской слободы, воевода смолоду использовал камень, как тренировочный снаряд, поднимая его несколько раз "за подход". Про богатырскую силу Сиверги ходило множество небылей - воевода на расспросы только отшучивался. Рассказывали, что на спор он ходил на медведя
– Хилый попался косолапый, - усмехался старик.
– Вдарил его один раз кулаком по лбу:
Теперешнего Сивергу все больше донимали всякие хвори. Впрочем, он и сейчас шутя ломал подковы и ударом кулака сплющивал шлемы. А еще он любил возиться с дружинной молодежью, вызывая на борьбу сразу человек по десять. Отроки, как собаки на медведя, со смехом и сопением наваливались на старика, тщетно пытаясь повергнуть его на землю.
– Видать, милостив ко мне Господь, - говорил воевода после таких "побоищ".
– Еще небо покопчу: Эх, не свел меня Бог с Рожно силами померяться:
Единственным человеком в Курске, который мог противостоять Сиверге, был отец Федор. Как-то они с воеводой на княжьем пиру схватились бороться. Схватку прекратил князь, после того, как скамьи, столы и все, что на них, было разметано по гриднице. Отец Федор мог бы претендовать на занесение своего имени в список "богатырей камня", но к подобной славе был непримирим:
– Ересь эллинская - только душу смущает:
Роман-таки попробовал поднять "богатырский камень", но понял, что это не его стезя.
– Ты жилы-то не рви, - посоветовал как-то воевода, заметив попытку отрока.
– Молод еще. Твоя сила пока в ловкости да в быстроте:
Казачья застава жила своей, особенной жизнью, которая не всегда понятна посторонним. Впрочем, чужие здесь появлялись редко, а женщин близко не подпускали в страхе перед сглазом, жертвой которого могли стать и дружинники, и боевые лошади. Зато частыми гостями на заставе, особенно в военное межсезонье, были "покупатели" от других князей. С согласия курского князя они набирали воинов-профессионалов для коротких войн и усобиц в других краях. Нередко наезжали с "торгом" и со Степи - там грызня между половецкими племенами и родами не прекращалась никогда. Куряне-воины ценились высоко и платили за них золотом - половину князю, половину отхожему дружиннику. Но главным были не деньги и не добыча, взятая в бою. Воины должны были воевать непрерывно, добывая "себе чести, а своему князю славы" - в этом был главный смысл их существования.
Куряне-наемники ратные деньги сразу пускали в ход и вся дружина дня два-три шумно провожала бойцов в чужие края. Так уж велось с самых давних времен: не задобришь старых прадедовских богов хорошим пиром - удачи воинской не жди. Христианского Бога со всеми святыми тоже не забывали - половина звонкой монеты шла на церковь, на бедных и хворых.
Отец Федор пиры не поощрял, но был их непременным участником.
– Отче, - хмельно орали дружинники, - отпусти нам грехи вчерашние и завтрашние - на мно-о-о-гие лета-а-а: Помолись за нас, сирых - тебя Бог слушает:
– И то, братья, - басил поп, отрываясь от немалого кубка.
– Все в руце Божьей. Без Бога на войне нельзя. Идите в сечу смело. Никто не может быть убитым, пока не будет от Бога повелено. А если случится от Бога смерть, то никто не поможет. Остерегаться самому надо, но Божье обережение лучше человеческого-о-о...
Вернувшись с найма, куряне истово и подолгу замаливали грехи, не жалея коленей и лбов - видать, было за что. И только почувствовав облегчение в душе, начинали рассказывать: