Княжна Дубровина
Шрифт:
— Сестрица, отвчала ей нжно Варвара Петровна, — Саша, я бы рада за всякое твое удовольствіе платить своимъ собственнымъ здоровьемъ, да въ томъ-то и бда. что заплачу не я, а ты. Ты завтра захвораешь!
— Нтъ! нтъ! воскликнула нетерпливо больная и обратилась къ дворецкому.
— Такъ какъ же, Максимъ? зажечь лампу, какъ ты думаешь?
— Канделябры, ваше превосходительство. Канделябры благородне. При генерал, вашемъ покойномъ родител, завсегда зажигали канделябры, а лампы горли въ зал и въ корридор. Лампы недавно господа стали употреблять въ гостиныхъ, при гостяхъ.
— Ну зажги канделябры; а вотъ тутъ поставь чайный столъ и побольше всякихъ пирожковъ изъ кондитерской. Дти любятъ пирожки.
— Ma soeur, подвернулась Лидія, —
— Пожалуй, если теб хочется.
— И съ Анютой.
— Ну ужь нтъ! Анюту завиваютъ и ей черезъ часъ надо одваться. Я хочу чтобъ она всхъ прельстила, а то распустили слухъ, что будто къ намъ пріхала изъ глуши какая-то дикарка невоспитанная мщаночка. Точно вс они забыли, что она Богуславова и говорятъ о ней какъ о выскочк, потому что ей досталось волею судьбы большое состояніе. Вотъ мы ее теперь и покажемъ — ее показать можно.
— Конечно можно, сказала Варвара Петровна, — и я бы ничего не опасалась, еслибъ ее можно было заставить молчать о папочк и Маш, но она разсказываетъ о нихъ при всякомъ случа, и я всегда досадую. Того и гляжу, что она будетъ ко всеобщей потх расписывать какъ лазила и прыгала по обрывамъ, бродила въ лсахъ и варила варенье съ маменькой и Дарьей-няней.
Варвара Петровна не смялась — она сердилась, но Александра Петровна засмялась.
— Бды нтъ, сказала она, — и теперь на нее любо посмотрть — хорошенькая двочка и выправлена.
— Не совсмъ еще, но я добьюсь своего, сказала Варвара Петровна.
Черезъ часъ Лидія возвратилась. Лакей несъ за ней нсколько плетушекъ.
— Пирожки, конфеты, виноградъ, фрукты, пересчитывала Лидія съ восторгомъ, словно сидлецъ изъ рядовъ, зазывающій въ свою лавку. Мороженаго я не взяла, дти могли бы простудиться.
— Погляди, ma soeur. Питье взяла, оршадъ, лимонадъ.
И Лидія стала разбирать плетушки.
— Не здсь! не здсь, сказала махая рукой Александра Петровна, — отдай все экономк, она съ дворецкимъ все положитъ въ вазы. Когда будетъ готово и разставлено, скажи мн, я опять посмотрю.
— Не утомись, пожалй себя и меня, я такъ боюсь, воскликнула Варвара Петровна.
— Ничего, ничего, не наскучай мн. А вотъ и Анюта. Подойди, повернись, вотъ такъ. Ну что жь, все хорошо, но надо голубымъ бантомъ придержать локоны. Принесите ленты, я сама заколю.
Анюта была очень мила въ своемъ наряд. Ея длинные, шелковистые волосы походили цвтомъ на сплую рожь съ золотистымъ отливомъ и разсыпались по плечамъ роскошными локонами. Несмотря на старанія и щетку Катерины Андреевны, золотистыя нити коротенькихъ волосъ на лбу вились и стояли какъ какое сіяніе, и самое лицо Анюты сіяло удовольствіемъ, глаза искрились. Она еще въ первый разъ, съ тхъ поръ какъ переступила порогъ этого дома, чувствовала себя довольною и счастливою. Нарядное блое платье, голубой, широкой поясъ. голубые башмачки съ разеткой изъ голубыхъ лентъ и шелковые чулки прельстили ее.
Когда Александра Петровна стала прикалывать бантъ, она спросила свою шкатулку. Ей подали большой старинный ларецъ окованный стальными обручами, она открыла его и разобравъ нсколько футляровъ, достала бирюзовую съ брилліантами булавку.
— Зачмъ? она дитя, сказала Варвара Петровна.
— Булавка не драгоцнность. Я приколю ею бантъ. Анюта, гляди, нравится теб эта булавка.
— Очень, тетушка.
Она приколола бантъ и сказала:
— Возьми и береги булавку на память обо мн и о твоемъ первомъ вечер.
Анюта была въ восторг. Вечеромъ она уложила свою новую драгоцнность рядомъ съ камешкомъ изъ рки Оки и съ перомъ любимой курицы изъ птичной Маши.
— Ахъ! какъ прелестно! Ахъ какъ свтло! воскликнула Анюта хлопая въ ладоши и припрыгивая пустилась по всмъ гостинымъ въ залу.
— Не разорви платья, не зацпись, кричали ей во слдъ Лидія и Александра Петровна, которая къ ужасу Варвары Петровны прибавила:
— Я готова три ночи не спать, чтобы видть на Анют это сіяющее счастіемъ лицо. Иногда она бываетъ такая грустная, что мн больно смотрть на нее.
— Не двочка — огонь, сказала Варвара Петровна, качая головой. — Надо потушить огонь этотъ…
— Зачмъ? Надо дать ему добрую пищу, сказала Александра Петровна.
Лидія нарядилась, но увы въ сорокъ лтъ она казалась смшною въ плать пригодномъ молодой двушк. И на ней было блое платье, съ голубыми лентами, немного потемне цвтомъ чмъ на Анют. Сестры считавшія Лидію едва ли не ребенкомъ не замчали ея страсти молодиться. Лицо Лидіи тоже сіяло, и кто могъ ршить, которая изъ двухъ, она или Анюта, были счастливе?
Гости стали съзжаться. Прежде всхъ пріхала Щеглова, очень нарядная дама, съ претензіями на молодость, и съ двумя сыновьями расчесанными, завитыми, до приторности манерными, ходившими неслышно будто на лыжахъ и шаркавшими съ шикомъ при всякомъ поклон. Старшій Щегловъ напоминалъ собою танцмейстера во младенчеств; онъ говорилъ наклоняя на бокъ свою расчесанную и раздушенную голову и въ тринадцать лтъ силился изобразить изъ себя свтскаго человка. Меньшой братъ его во всемъ старался подражать ему, но остался слабою копіей великаго образца. За Щегловыми пріхали Томскіе, отецъ въ звзд и черномъ фрак и толстая претолстая, но добродушная мать съ двумя сыновьями и дочерью. Оба Томскіе тринадцати и четырнадцатилтніе мальчики составляли совершенный контрастъ со Щегловыми; они были застнчивы, неуклюжи, молчаливы, съ огромною шапкой курчавыхъ волосъ на большой голов, отъ чего казались непричесанными. О нихъ говорили, что они хорошо учатся. Сестра ихъ походила на мать: она была добродушная, толстая двочка, очень не ловкая. Наконецъ, появились съ матерью дв сестры Луцкія одтыя по послдней мод, съ тонкими чертами лица и тонкими таліями. Он держались прямо, улыбались безжизненно и походили на модныя картинки, хотя многіе считали ихъ красивыми. Пріхали и старыя знакомыя Анюты, княжны Блорцкія, съ матерью и, наконецъ, вошелъ общій любимецъ всего своего круга Ларя Новинскій со своимъ гувернеромъ Французомъ. Онъ былъ единственный сынъ богатаго отца, баловень семьи, умный, красивый собою, статный мальчикъ четырнадцати лтъ. Лицо его было выразительно, цвтъ лица смуглый и черные глаза и черные какъ смоль волосы напоминали о юг, объ Италіи или Испаніи, хотя онъ былъ дитя свера. Онъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе изяществомъ пріемовъ, стройностію стана и ловкостью, а также рзкою и самонадянною манерой говорить. Совершенный контрастъ съ нимъ представляли мать и дочь Окуневы. Об были застнчивы; Окунева была вдова, не богата, дворянскаго рода, но безъ связей, и Варвара Петровна пригласила ее потому что она была подруга ея юности и что она сохранила съ ней дружескія огношенія. Он говорили другъ другу ты и называли одна другую уменьшительными именами Варя и Таша. Лиза Окунева, дочь, была такъ дика, что постоянно длала неловкости, не знала что длать со своими руками, забивалась въ углы, и заставить ее танцовать можно было только по строгому приказанію. Танцы были для нея пыткой. На вс вопросы отвчала она односложно: да и нтъ, и нагоняла на всхъ такую скуку, что вс дти оставляли ее одну въ томъ угл, гд она пристраивалась. Наконецъ, три брата Козельскіе съ отцомъ, матерью и сестрой завершали приглашенное въ этотъ вечеръ общество, и дти составляли ровно восемь паръ для французской кадрили.
Анюту представляли матерямъ, знакомили съ дтьми, и Анюта низко присдала родителямъ, кланялась мальчикамъ и цловалась съ двочками. Зорко слдила за Анютой Варвара Петровна.
Ея самолюбіе было затронуто. Ей хотлось чтобъ Анюта всмъ понравилась, и еще танцы не начались какъ Варвара Петровна успокоилась. Анюта держала себя отлично; она была немного смущена, но отвчала на вс вопросы какъ ей было приказано, кротко и вжливо, и ея застнчивость придавала ей особую грацію. Она была и проста, и простодушна, и привтливо мила, и вскор очень весела. Когда Анюта не знала какъ поступить, она взглядывала на миссъ Джемсъ, которая оказалась на высот своего положенія. Она не спускала глазъ съ Анюты и при ея взгляд тотчасъ подходила къ ней и тихо говорила что длать. Анюта, почувствовала, что она за своей Англичанкой какъ за каменною стной безопасна.