Княжна Дубровина
Шрифт:
Когда Катерина Андреевна осталась одна съ Анютой, она принялась ее уговаривать.
И ничего-таки вы не возьмете упрямствомъ, говорила она не спша и спокойно, — хотя мсяцъ сидите здсь на хлб и вод, а Англичанка на своемъ поставить. И будто ужь такъ трудно выучить эти стихи. Всего-то часа полтора на это потребуется, да переписать ихъ часа не хватить.
— Вотъ еще! сказала Анюта съ презрніемъ, — да если я только захочу, такъ я меньше чмъ въ часъ выучу и перепишу; да я не хочу! сказала, не хочу!
— Какъ знаете, выговорила съ сожалніемъ
— Она противная! воскликнула Анюта съ азартомъ.
— Кто, Англичанка-то? Совсмъ не правда. Она добрая и умная двица, но приглашена затмъ, чтобы воспитать васъ; вдь вы совсмъ не воспитаны, и она для вашей же пользы должна перемнить вашъ нравъ и овладть вами чтобы вы сами потомъ умли владть собою. Вы думаете, миссъ Джемсъ весело воевать съ вами? Она сама хорошей семьи, пріхала сюда въ Россію оставивъ всхъ родныхъ, которыхъ она нжно любитъ.
— А зачмъ она ихъ оставила? спросила Анюта.
— А для того чтобъ имъ и себ добыть денегъ. Они бдные. Если же ей попадется двочка упорная и вспыльчивая какъ вы, то ей совсмъ будетъ жить тошно…
Въ эту минуту миссъ Джемсъ позвала Катерину Андреевну, и Анюта опять осталась наедин съ нмецкою христоматіей; но она не хотла покориться и думала объ Англичанк.
«Она какъ и я должна была оставить своихъ родныхъ, какъ я… какъ я!…»
Анюта горько заплакала.
Между тмъ внизу происходили жаркія пренія и разногласіе.
Больная Александра Петровна, лишенная Анюты съ которою любила разговаривать посл обда, скучала, соболзновала и упрекала сестру. Варвара Петровна оправдывалась: она говорила, что двочка. которой судьба назначила занимать видное мсто во обществ, которая будетъ владть большимъ состояніемъ, должна быть примрно воспитана, что она поручена ей и она считаетъ своимъ первымъ долгомъ сдлать въ этомъ отношеніи все возможное.
— Положимъ такъ отвчала плачевнымъ голосомъ Александра Петровна, — но хорошо ли вдругъ и такъ круто! Двочка росла какъ трава въ пол, бгала по полямъ и лсамъ, распвала какъ вольная птичка, длала ршительно все что ёй вздумается, и вдругъ сжали ее какъ въ тискахъ. Надо же взять во вниманіе ея прежнюю жизнь.
— Да, сказала Варвара Петровна съ неудовольствіемъ и презрніемъ, — ее не воспитывали, а кормили и холили какъ любимаго щенка.
— Какъ умли любили, возразила съ жаромъ и волненіемъ Александра Петровна. — Ты несправедлива. Они обучили ее чему могли, научили ее любить Бога и старались смягчить ея нравъ. У нея сильный характеръ и воля.
— Ее-то и надо сломить.
— Направить волю, а не ломать.
— Мы это и длаемъ!
— Вы ожесточите ее.
— Пустяки!
Сестры замолчали. Об были недовольны. На другой день Анюта не появлялась; она сидла въ классной, потому что не хотла выучить и списать стиховъ. Александра Петровна говорила, что чувствуетъ себя хуже. Варвара Петровна боялась за сестру, но не считала возможнымъ уступить ей. Лидія по наущенію старшей сестры, умоляла Варвару Петровну простить Анюту.
— То-есть, отвчала она, — уступить упрямому и самовольному ребенку! Это противно моему долгу. Я никогда не соглашусь на это. Саша, Сашенька, не разстраивай ты себя и пожалй меня. Я ни въ чемъ никогда теб не отказывала, но теперь не могу. Подумай, что выйдетъ изъ этой двочки, если мы будемъ потакать ей, если позволимъ ей своевольничать. Вспомни какъ насъ воспитывали…, вдь крайне строго держала насъ мадамъ Монтильи, а мы вышли…
— Ну да, да. Хорошо, я согласна, только съ условіемъ: пришли ко мн Анюту, я хочу поговорить съ ней сама, одна…
— А мн позволь остаться, сказала Лидія съ неудержимымъ любопытствомъ.
— Вотъ и видно, сказала смеясь Варвара Петровна, — что тебя мадамъ Монтильи не воспитывала. Ты была меньшая, балованная и осталась балованнымъ, любопытнымъ ребенкомъ. Ты ничего не понимаешь въ воспитаніи и баловница. Пусть сестрица переговоритъ съ Анной одна. Охъ! вздохнула Варвара Петровна, — большая это потачка!
И она съ досадой вышла изъ комнаты.
Александра Петровна приказала послать къ себ Анюту. Она вошла съ красными отъ слезъ глазами. Александра Петровна протянула къ ней руки и Анюта бросилась къ ней со слезами.
— Анюта, милая, посмотри, я совсмъ разстроена, больна, а все отъ тебя; ты огорчаешь меня. Что бы сказалъ твой папочка, ты видишь я называю его какъ ты любишь называть его, что бы онъ сказалъ, еслибъ услышалъ какъ ты ужасно кричала: не хочу, не хочу! А твоя Маша? Вдь ей было бы стыдно. Она сказала бы, что ты ихъ осрамила.
Анюта молча плакала.
— Поди на верхъ, выучи стихи и перепиши ихъ.
— Я несчастная, совсмъ несчастная, проговорила всхлипывая Анюта.
— Не правда, ты не несчастная, а своевольная, возразила съ нкоторою твердостію Александра Петровна.
— Несчастная, воскликнула съ силой и негодованіемъ Анюта. — Взяли меня противъ моей воли, взяли у моихъ, привезли сюда мучить!…
— Кто тебя мучитъ и чмъ?
— Всмъ. Гулять хочу или не хочу, гуляй: играть хочу или не хочу, играй. Спать тоже по часамъ, все по часамъ, по минутамъ, даже гадко! Я птица въ клтк, блка въ колес. Хуже того, я на цпи сижу какъ собака!
— Анюта, жить нельзя какъ хочется. Мы вс на цпи, или лучше вс на узд. Въ безпорядк, безъ узды, жить нельзя.
— Противно, воскликнула Анюта.
— Мало ли что противно, но неизбжно. Надо умть покоряться.
— Покоряться! Я не хочу, закричала Анюта въ прилив гнва.
— Опять, опять! И все ты споришь! Ужасная спорщица и резонерка, а я спорить ухъ какъ не люблю. Я прошу тебя, поди на верхъ и сдлай что приказано и впередъ общай мн сценъ не длать.
— Какихъ сценъ?
— Кричать какъ вчера: не хочу! Такихъ сценъ воспитанныя дти не длаютъ.
— Я не хочу быть воспитанною, воскликнула Анюта, но, посмотрвъ на усталое взволнованное и больше обыкновеннаго блдное лице больной, устыдилась за себя и сказала ласково: