Князья Эльдорадо
Шрифт:
– Тьфу, – и хан грозно посмотрел на своего визиря.
– Ты чего мне наплел, где здесь бесчисленные полки русичей? – и Мухаммед ткнул вперед подзорной трубой.
– О великий и мудрейший, разреши мне самому глянуть.
Визирь дрожащими руками схватил оптический прибор и с ужасом увидел подтверждение ханских слов. Озноб с копчика передался по всему телу. Впереди перед внутренним взором визиря замаячил кол. Мухаммед-Гирей IV не стал затягивать действо, тем более во дворце его ждали новые молоденькие наложницы.
– Вперед, воины! – и он картинно махнул саблей.
Орда пришла в движение, впереди скакали лучники, за ними – тяжелая конница.
«Смять, раздавить одним ударом этих ненавистных неверных», – одна мысль стучала в голове хана.
Этот день татары запомнят на всю жизнь. После первого залпа орудий разрывы снарядов встали огненной стеной перед катящейся лавой всадников, хана пробила дрожь и нехорошие предчувствия. Зажав уши от непомерного грохота канонады, татарская верхушка в панике наблюдала, как их славные тумены перемалывает русская артиллерия. Самым
Огненный вал продолжал катиться по порядкам татарского войска. Конница обезумевшего хана таяла на глазах. Следующий орудийный залп смел верхушку холма вместе с ханом и его приближенными. Орудийная стрельба прекратилась, запели горны и трубы – русская рать поднялась в атаку. Из-за холмов, с правого фланга, вынеслась казачья лава, находившаяся в засаде. Началась страшная рубка, в которой не было жалости ни к себе, ни к врагу. Снесенные саблями головы сотнями катились по траве, под копыта коней. Половину татарской орды уничтожила артиллерия, оставшиеся, прекратив панику, сумели сгруппироваться и отчаянно сопротивлялись. У татар не было другого выхода, с тыла их подпирал десятитысячный казачий отряд с выделенными двадцатью орудиями. Вражеская конница, несмотря на потери, пошла в атаку. В лоб ей ударил гвардейский полк князя совместно с русской конницей. Боярин Чириков по дурости решил возглавить свой отряд, но, увидев визжащую и мчащуюся на него вражескую орду, спужался до мокрых порток. Он погиб в числе первых. Обе рати успели набрать хорошую скорость, и потому столкновение получилось громким и ужасным. Среди общего гула раздавался мат, визг раненых лошадей, проклятия погибающих людей и треск карабинов. Гоша, умудрившийся смыться с глаз отца, прихватив в палатке карабин, поспешил в траншею. Запела труба, горнист подал сигнал к общей атаке. Три обученных полка, плюс два иноземных выскочили из траншеи, как черт из коробочки. Бойцы, развернувшись цепью, скорым шагом двинулись вперед к сражающейся коннице. Солнце играло на примкнутых штыках карабинов. Гоша, шедший среди бойцов, чувствовал единение с ними и необыкновенный душевный подъем. Еще бы, он впервые участвует в большой битве, но через некоторое время его щенячий восторг основательно утих. Цепь дошла до результатов артиллерийской стрельбы. Все поле оказалось изрыто полосами воронок. То, что осталось от первых туменов орды, вызвало у всех солдат рвотные позывы. Дальше – больше: на поле растекались целые лужи крови, горы разорванных на части людей и лошадей, отдельные фрагменты тел, разбросанных по равнине – зрелище очень неприятное. Человеческий глаз не должен видеть такое. Блюя на ходу, две цепи ратников тем не менее продолжали свой скорый шаг. Не доходя четыреста метров до схватившейся конницы, горнисты издали прерывистый сигнал. Русские стали освобождать центр боя, скапливаясь на флангах. С пятидесятиметровой дистанции пехота открыла огонь из карабинов и ручных пулеметов. Татарские воины гибли тысячами, не понимая, в чем дело. Русский пресс выдавливал орду на казаков, стоявших в тылу у противника. По сигналу заработали двадцать орудий – они сделали по пять залпов, после чего наша конница пошла вперед. Битва продолжалась до четырех часов дня. В ней Гоша впервые застрелил троих врагов. Нервного шока не наблюдалось – не те времена, не те люди. Тем более все произошло в горячке боя, да и сам он получил длинный порез на плече от татарской сабли. Если бы не выстрелил вовремя, то его бы развалили надвое. Для окончательной победы пришлось дать несколько залпов основными орудиями. В этой битве пленных не брали. По залитой кровью равнине щелкали выстрелы карабинов – добивали чужих раненых, своих укладывая на носилки, тащили в лазареты. По всей равнине казаки ловили обезумевших татарских лошадок и собирали трофеи, перед палатками князей нагромоздили огромнейшую кучу из амуниции, оружия и некоторого количества золотишка. Также доставили два сундука с золотыми монетами – походная казна хана Мухаммеда. Всего насчитали пять тысяч монет. К всеобщей радости воинов, князья отказались от своей доли трофеев – так, взяли на память по доброй сабле и кинжалу. Остальное приказали поделить между бойцами по справедливости, включая казну. Войско, перейдя вброд речку Салгир, устроилось на трехдневный отдых, а заодно отпраздновать свою первую победу. Князья, совместно с полковниками и небольшим количеством бояр и казацкой старшиной, расположились в тени густой рощи. Ординарцы накрыли низкие столы. Повара постарались на славу. Чуть в сторонке на пылающих угольях солдаты ворочали на вертелах цельных баранов и косуль, добытых удачливыми охотниками. Вина и водки, привезенных Юсуповым, было в достатке, но особо не напивались – впереди поход по побережью Крыма.
Военачальники на первых порах пробовали славить князей Эльдорадо, но получили жесткий отлуп. Морпехи не терпели словоблудия и лести.
Поздним вечером, сидя вдвоем за бутылочкой легкого винца, Кошкин говорил озабоченно Юсупову:
– Хана мы укантропупили, но у него за спиной Порта. Мы отсюда уйдем, а в Крым хлынут атаманы – наша победа насмарку.
– А вот и нет. Я тебе раньше не говорил, не было случая. По моим подсчетам, «Родина» в данное время в Эгейском море топит турецкий флот.
Кошкин от избытка чувств вскочил, перевернув столик со снедью и вином заключил друга в объятия:
– Ай, да Мачо, ай да, сукин сын!
Тот смущенно отбрыкивался:
– Отпусти меня, черт здоровый, то не моя идея. Эту мысль подала женушка твоя ненаглядная.
– Анна, что ли?
– Ну да.
– Во дела, бабы лучше нас с тобой разбираются в военной стратегии, – и друзья заржали во всю глотку.
«Родина», пройдя возле берегов Португалии и юга Испании, устремилась в Гибралтарский пролив. Здесь, у северных берегов Марокко и Алжира, моряки по пути занимались любимым делом – топили пиратов всех мастей и освобождали невольников с галер. На стоянку встали лишь один раз на острове Сицилия, в Сиракузах, для пополнения запаса свежей воды, и отправили на берег бывших галерных рабов. Сделали бросок через Ионическое море и тормознулись у греческого острова Китира, где взяли на борт лоцмана. Проход через многочисленные острова и островки – дело муторное и опасное, потому без местного аборигена не обойтись. При выходе из пролива Кафирефс «Родину» поджидала турецкая эскадра в семьдесят вымпелов. Командующий эскадрой Керим-Паша, сидя на мостике, допивал пятую чашку кофе. Над головой мерно покачивались опахала, создавая приятную прохладу.
– Подать сигнал этому нечестивому гяуру – спустить паруса. Совсем обнаглели, шляются в наших водах, как у себя дома.
Затянувшись кальяном, важно молвил:
– Хороший трофей украсит флот сиятельного и несравненного султана Ибрахима, да благословит Аллах его долгие годы.
Его свита – те еще лизоблюды – заверещали со всех сторон, восхваляя блистательного халифа и его лучшего флотоводца всех времен и народов мужественного Керима-Пашу. Турки, предвидя близкую и легкую победу, даже не озаботились взять нарушителя спокойствия в клещи – так и двигались общей кучей. На многих кораблях не открыли пушечные портики, оно вроде и ни к чему. Как показали дальнейшие события, ни в коем случае нельзя недооценивать противника. Тупые, но хитрые гяуры остановили свой большой корабль в недосягаемости турецких пушек – метрах в семистах от эскадры.
– Это ничего, мы щас быстро все поправим, – думали турки, потирая грязные ладошки.
Керим-Паша приказал капитану флагмана выдвинуться вперед – ему не терпелось первому взойти на захваченный корабль. За что и поплатился.
Капитан Пауль Хове приказал поставить корабль бортом к неприятельской эскадре. Именно капитан Хове, бывший первый помощник. Старый капитан Якобс умер во время похода месяц назад от желтой лихорадки. Похоронили его по морскому обычаю в водах Атлантики, у берегов Португалии.
Разворачивались стволы орудий, выискивая цели, заорали дальномерщики, лязгнули затворы, принимая снаряды. Послышалась команда:
– Огонь! – и пушки левого борта рявкнули, выпуская взрывную смерть. Корабль качнуло от слитного залпа. Из шести выстрелов – пять попаданий. Раздался мат артиллерийского офицера – выдавал на орехи промазавшему расчету. Турецкому флагману досталось больше всех – в него влепили три снаряда. Один взорвался на палубе, сметая осколками экипаж, и устроил пожар. Два других ударили по ватерлинии и разломили судно пополам. Флагман затонул в течение десяти минут. Дальше начался разгром эскадры. «Родина», описывая полукруг и меняя галсы, стреляла поочередно двумя бортами.
Каракки и галеры, объятые пламенем, шли ко дну. Матросы прыгали в воду и, держась за деревянные обломки, плыли к далекому берегу. Экипаж «Родины» туркам не помогал – он снимал с полузатопленных галер рабов. К большому удивлению капитана Хове, среди бывших изможденных невольников оказалось много русичей и греков. Помня наставления князя Юсупова-Эльдорадо, к галерным рабам отнеслись со всем вниманием. Накормили, одели, обули, оказали нуждающимся медицинскую помощь. Спустя три дня сделали им предложение – имеющим военный опыт и знающим, с какой стороны браться за саблю, войти в состав абордажной команды. Таковых нашлось пятьдесят шесть человек, плюс четверо бывших пушкарей. Остальных двести семнадцать человек высадили на малолюдном острове Скирос, снабдив их продовольствием, палатками и оружием. Пообещали забрать на обратном пути. «Родина» на всех парусах шла к западному побережью Турции и, странное дело, свободно прошла пролив Дарданеллы. Капитан Хове терялся в догадках: где же болтается неприятельский флот? И лишь в Мраморном море, наконец, лицезрели турецкие вымпелы – числом четыреста тридцать два. В то время османский флот представлял собой эдакую «солянку» – галеры, каракки, шхуны и даже допотопные каравеллы. По тем временам, чем больше пушек, тем сильней и опасней судно. О морустойчивости и мореходности думали в последнюю очередь. Адмирал Вахид-Паша, как и все его окружение на мостике, в некоем ступоре пялились на неизвестный одиночный корабль, делающий круги вокруг сгрудившихся судов непобедимого флота. Наглый незнакомец, окрашенный в шаровую краску, своими действиями кого-то сильно напоминал адмиралу. Спустя мгновение дошло – акулу. Та тоже кругами ходит возле будущей жертвы. Вахид-Паша передернулся от неприятных ассоциаций. Чуть позже чужак приблизился метров на четыреста и нанес ужасное оскорбление не только флоту, но и всей Османской империи. Турки после увиденного плевались, скрипели зубами и изрыгали проклятия.
А произошло вот что. Когда «Родина» приблизилась на допустимое безопасное расстояние, три грека, стоявшие у лееров, довольно синхронно скинули портки и показали османам голые задницы. Мало того, бывший галерник, казак Данила, притащил с камбуза голову свиньи – и ну ею размахивать. Затем раскрутил ее за ухо и отправил в сторону правоверных. Турки взвыли. Участь чужака была решена. На мостике бесновался адмирал Вахид-Паша. Брызгая слюной, орал:
– Повесить гяуров на рее, изрубить на мелкие куски и выкинуть псам. При этом колотил подзорной трубой об ограждение, чем привел ее в полную непригодность. По судам зазвучали сигнальные дудки, канониры открывали пушечные портики и раздували тлеющие фитили.