Князья Эльдорадо
Шрифт:
– О, Матка Боска, зачем я вчера выхлестал столько вина?
После завтрака в большой штабной палатке собрались командиры полков и несколько казачьих атаманов с гетманом Хмельницким. Совещание вел князь Кошкин-Эльдорадо, князь Юсупов-Эльдорадо сидел рядом. Разложив на большом столе схематическую карту, начальник штаба, капитан Вельяминов, посвятил присутствующих в суть будущего сражения. Порядки русских войск и неприятеля для наглядности выполняли каленые орехи и маленькие деревянные плашки.
Командиры полков – фон Рогенау и Риде – торопливо записывали в книжицы ход операции, остальные
– А это злато, – поляк кивнул на принесенный бочонок, завернутый в холстину, – так, аванс.
Они поговорили минут десять, уточняя детали будущего предательства. Вначале гетман согласился. С ходу блеск злата затмил разум, а вот после ухода шляхтичей призадумался. Грузно засел с кувшином вина чуть ли не до утра. Подумать есть над чем. Он прекрасно осознавал, что у поляков, несмотря на трехкратный перевес в живой силе, шансов нет. С другой стороны – вот оно золото, а будет вдвое больше. Но вспоминая пронзительные, выворачивающие душу глаза князя Кошкина, его начинал бить озноб. Под утро заснул гетман кошмарным жутким сном. Приснилось, что князь лично сажает его на кол. Проснулся от собственного крика весь в поту. Прибежавшего казачка-денщика обругал матерно и запустил в него сапогом. Потом, придя в себя, приказал подать умыться, вытерся рушником и сел завтракать. Кусок не лез в горло, опростал чарку горилки и все.
Совещание закончилось через час. Командиры полков потянулись к выходу.
– А вас, гетман, попрошу остаться, – с мюллеровской интонацией отчеканил князь Кошкин.
Илья фыркнул и выкатился вслед за командирами. Хмельницкий, уставясь в пол, обливался холодным потом.
– Уважаемый гетман, вы мне ничего не хотите сказать? – медовым голосом спросил Кошкин.
Богдан хотел ответить, но слово «нет» застряло в глотке, и он, стараясь не смотреть на князя, лишь отрицательно помотал головой.
– Имей в виду, предашь – лично посажу на кол. Свободен.
Гетман пулей выскочил наружу, неистово крестясь. Вмиг понял, эта, с косой, только что стояла рядом, радостно скалясь в страшной улыбке.
«Слава Богу, пронесло. Нет, ну его к бесу, поляцкое золото. Своя шкура дороже».
Гетман чертом взлетел на коня и рванул со всей мочи от страшного князя. Старшина еле поспевала за ним, недоуменно переглядываясь:
– Какая муха укусила Хмельницкого?
Ямпольский полк стоял впритык к третьему пехотному полку, занимая две траншеи. Гошину роту, как самую обученную и имеющую большее количество огнестрела, поставили в центре.
Княжич в последний раз инструктировал своих копейщиков:
– При атаке вражеской конницы первый ряд на колено. Упереть копья покрепче в землю, левый бок прикрываете щитом. Второй ряд, стоя принимаете удар. Держимся плотно друг к другу, не вздумайте разрывать строй. Сами погибнете и товарищей подведете. Нашего ежа невозможно взять ни одной конницей, проверено не раз, еще со времен Александра Македонского.
Шестьдесят бойцов, вооруженных карабинами, расположил в центре, в мелкой траншее на пригорке. Солнце нехотя проглядывало из-за низких облаков. Свежий ветерок гонял волнообразно по полю ковыль, в траве свиристели мелкие птахи. Гоша глянул на часы – подарок отца: «О, уже восемь двадцать, чегой-то поляки задерживаются».
Прислушался к себе – нормально, так, легкий мандраж. Проверил личное оружие – все заряжено. Княжич тяжело вздохнул: «Опять артиллерия выполнит основную работу, нам останется только зачистка. Неинтересно». Конечно, взрослому и опытному вояке смешно слышать такие рассуждения, но, учитывая столь юный возраст нашего героя, можно простить эти наивные мысли. Гоша по младости лет не учитывал очевидные вещи – первое: чем больше неприятелей ляжет под артобстрелом, тем больше своих воинов останется в живых; и второе: война – это такая зараза, сколько ни планируй операцию, а фортуна все норовит показать тебе задницу. Что, собственно, и произошло в Краковском сражении.
На правом фланге за холмами сосредоточилась тридцатитысячная казачья конница. Казаки, в отличие от своего гетмана да и кое-кого из старшин, с чистым сердцем и энтузиазмом восприняли поход на Речь Посполитую. Сейчас, перед битвой, запорожцы тщательно готовились – точили сабли, засыпали на полки огнестрела свежий порох, осматривали лошадей. По давней традиции надевали чистую исподнюю рубаху, чтобы, если что, смерть принять в достойном виде. Неприятным сюрпризом для Хмельницкого явилось появление князя Юсупова-Эльдорадо с десятитысячным конным отрядом из Московии. Гетман намек понял – все ходы отрезаны, и с поляками придется драться всерьез.
В девять ноль-ноль польское воинство наконец принялось выстраиваться в боевые порядки. На острие удара встали полки тяжеловооруженной конницы – кирасиры и драгуны. На большом холме живописная конная толпа – гетман Вишневецкий с приближенными. Богатые доспехи, кони в чепраках со смарагдами, ну а уздечки – вообще отдельная песня. Картинно подбоченясь, гетман дал знак булавой:
– Вперед, руби москалей.
Полки ответили радостным ревом луженых глоток. Задрожала земля. Войско пришло в движение. Мерно покачивались бунчуки и флажки – конница набирала ход.
– Как идут – глаз радуют, – Вишневецкий смахнул слезу умиления с усов. – Одно слово – рыцари.
Лизоблюды подхватили:
– Под вашим блистательным командованием наша армия порубит голодранцев-москалей в куски. Да здравствует, гетман! Ура-а!
Вишневецкий расплылся в довольной улыбке:
– Ну хватит вам, панове, – и приник к подзорной трубе.
В душе его уже били победные литавры – он предвкушал будущий успех своего войска.
Вон какая силища прет – десять полков кавалерии, закованной в железо, а следом остальные полки. Нет равного противника такому воинству. Испытывая небывалый душевный подъем, бросил через плечо: