Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
Катерина как раз думала о царе. Она знала, что для Бориса Годунова начинаются жестокие и суровые испытания. «Ему идти на Голгофу, — словно озарение вспыхнуло у Катерины, — да три года продлится его восхождение к венцу мучений». Но если Катерина только сочувствовала Борису, ведь она знала истинный конец его земного пути, то патриарх, не ведая о судьбе царя, искал пути и средства оградить своего венценосного друга от грядущих испытаний. «Ежели не аз, то кто же!» — подумал преданный государю Иов. И он увидел в ведунье Катерине помощницу. Он счёл, что ей и Сильвестру нужно поручить одно важное дело, и поманил Катерину к себе.
—
— Наш дом на Пречистенке, святейший. — И Катерина низко поклонилась.
С помощью дьякона Николая Иов поднялся в карету, дверца захлопнулась, и карета быстро стала удаляться. Катерина осмотрелась. Близ монастыря ещё стояли сотни богомольцев, и среди них, Катерина это чувствовала, где-то был Сильвестр. Он и правда скоро возник перед нею, и они отправились в своё гнездо.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
КАРА БОЖЬЯ
В новом году на Россию надвинулось ещё более страшное и великое бедствие. Ещё с весны, когда хлебопашцы едва успели положить в землю семена нового урожая, пошли обильные дожди. Они накатывались с юго-запада каждый день. Да и теплынь стояла такая, что хоть исподнее бельё выжимай. И всё на полях двинулось безудержно в рост, всё зеленело мощно, густо. Но ни зерна, ни плода растения не давали. Только пустая и горькая, как аир на болоте, поднималась на полях зелень. Рожь как камыш поднялась. Ячмень, и овёс, и пшеница ей в росте не уступали. Но всё росло без единого хлебного зёрнышка. И на огородах, кроме зелени, ничего не росло; репа и морковь — все в ботву шли.
И тут в середине августа, когда хлебу налиться бы зерном, с севера вдруг налетели на Россию сонмища птиц, да каких только не было, не перечесть. А за сонмищем пернатых, которые на юг отвалились, надвинулись чёрные тучи — ночь наступила среди бела дня. А потом повалил снег густой и липкий и в одночасье пригнул на хлебных полях все посевы — и схоронил их под собою. Схоронил всё, чем питается человек, животина и птица.
По городам и весям заметался народ в ожидании близкого конца света. На площадях Москвы, на папертях церквей и соборов возникли тысячи кликуш, юродивых, которые в один голос закричали, что Бог отвернулся от России и отдал державу во власть сатаны.
Да было с чего кричать. Навалившаяся тьма так и не рассеялась до наступления ночи. А ночью — в августе-то! — ударил мороз, и такой жестокий, что на полях всё в панцирь ледяной было заковано, на прудах и озёрах лёд появился.
В эти дни ужас охватил не только простой народ, но и знать: и бояр, и дворян, и служилых людей, и даже духовенство. В Кремле в смятении были царь и его свита. Думные бояре да дьяки не покидали Грановитой палаты и своих приказов, и все говорили, говорили, будто словами хотели укрыться от постигшего бедствия. Патриарх Иов повелел по всем церквам, соборам и монастырям служить молебны и просить Господа Бога о том, чтобы проявил милость и избавил народ от суровой кары.
Но сколько служители церкви ни просили Бога о милости, он не сжалился: и снег и мороз держались не один день. Все хлеба и другие посевы были уничтожены. Даже репа, без которой мужику и жизни нет, помёрзла на грядах да в кисель превратилась, оттаяв.
— Конец света зрю! Конец света!
И впрямь будто всё вымирало на глазах под косою смерти. Опустели улицы, площади, церкви, люди попрятались по домам, по избам, по ночлежкам и трущобам. Купцы, мелкие торговцы закрывали лавки, ларьки, прятали товары, а съестные — в первую голову. Да уж через неделю никто не торговал кормом ни на Красной площади, ни на Варварке, ни по торжищам Белого города. Да и в Земляном ежели и торговали, так пирожками с потрохами, а цена им в три раза выше прежней. Торговые люди потеряли вкус к деньгам, не спешили набить ими мошну. Лишь самые что ни есть жадные до денег в седмицу раз дороже продавали лежалое с давних лет зерно.
В эти страшные дни народного смятения россияне ужаснулись оттого, что Всевышний отвернулся от них и наслал наказание за грехи большие и малые, что по всем приметам грядёт великий голод, да уж за ним и мор на людей придёт.
После того как погибли все яровые хлеба и всякая огородина, у земледельцев ещё жила малая надежда на то, что, посеяв по осени озимые хлеба, дождутся урожая в будущем году. И в конце августа, как только мороз отступил, снег сошёл, вышли в поле хлебопашцы, вспахали поля, посеяли рожь. Да с молитвами к Богу обратились, чтобы дал ведро и тепла побольше, чтобы взошли озимые, укрепились корнями в земле.
Ан нет. Опять разверзлись небесные хляби, и день за днём весь сентябрь лил дождь. Замерли, заплесневели семена в холодной земле. А на Покров день выпал снег — да больше и не сходил. Так и не увидели хлеборобы всходов озимых хлебов. И куда уж они мужественный народ, но панике поддались. И зимой уже никто никаких надежд не питал, что голод минует, обойдёт стороной российские города и веси.
И тут зашевелились бояре, князья, именитые дворяне, думные дьяки. Да «шевеление» в одну сторону шло: как бы хлеб подальше в закрома и амбары упрятать. Ключники и дворецкие с дворней, с вооружёнными холопами по вотчинам умчались, чтобы там все припасы съестные подальше убрать, чтобы господ своих успокоить.
Князь Фёдор Мстиславский первым распорядился все запасы хлеба спрятать в глухие амбары и стражу к ним выставить. Немало хлеба у князя, на три года, а то и на пять лет хватит без помех. Да и повод нашёл надёжный для оправданий.
— Нет у меня грехов перед отцом Всевышним, оттого и голодать не намерен, — говорил он трубным голосом своему дворецкому. — А у кого грехов много, вот и пусть для общины раскошелится. — Про себя князь винил лишь одного человека, за великие грехи которого Бог наслал на Россию великие же напасти. А был этим человеком царь Борис Фёдорович. И сожалел князь об одном, о том, что при венчании осыпал Годунова двумя пригоршнями золотых монет.
— Грешен самочинец лживый, грешен! Ну да твой век недолог, — казнил князь Мстиславский царя Бориса Годунова, в душе лелея надежду на появление законного царя на Руси. А имени его князь пока не называл даже про себя. Но знал, что он уже идёт к престолу, идёт хотя и окольными путями, да уверенно.
Шло такое же брожение умов и по другим именитым боярским подворьям. Князья Голицыны между разговорами о слухах про «законного» царя, торопились убрать лишние припасы. Тем же были заняты Репнины, Салтыковы, Шуйские, да и не счесть всех, кто готовился пировать во время чумы.