Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

Антонов Александр Ильич

В полдень в Москве было уже тихо. Благовестили кремлёвские колокола. И «Лебедь» дал о себе знать своим богатырским звоном.

Божедомы взялись за свою работу, собирали убитых, увозили на погосты-жальники. Да разбитные москвитяне, ухватившие в кремлёвских подвалах вина, всё ещё колобродили по улицам и площадям, искали место хмельной удали.

Но к вечеру Москва стала будничной. Приближался день Ирины-рассадницы, и москвитяне готовились к огородной страде. И то сказать, что у москвитян от любой лихой потехи до мирных домашних дел всего один шаг.

Однако какие бы заботы ни одолевали россиян, они помнили, что держава снова осиротела, снова нет у неё царя-батюшки. И надо думать, кого

поднять на Мономахов трон.

* * *

Вернувшись в свои палаты, князь Василий сразу же ушёл к Гермогену и, приблизившись к нему, опустился на колени.

— Отче владыко, свершилось. Отпусти грехи своему сыну и благослови или накажи, ежели в чём провинился...

— Благословляю и благодарю, княже Василий, за подвиг во имя Отчизны и Господа Бога. — Гермоген трижды перекрестил князя и подержал руку на его голове. — А теперь встань и сядь рядом.

Князь Василий встал. Он плакал, но и улыбался.

— Господи, зарок дал, как доживу до сего светлого дня, тысячу свечей Всевышнему поставлю... Будто на Голгофу шёл...

— Без малого, княже Василий, без малого.

Шуйский сел рядом с Гермогеном, по коленям хлопнул, засмеялся негромко, нервное возбуждение выплёскивая.

— Владыко, время пришло мне жениться. Женюсь, и нет на сие запрета! Завтра же пошлю сватов к княжне Еленушке Буйносовой-Ростовской!

— Будет твоя свадьба, будет! Да говори, как всё в Кремле было!

Всё ещё находясь под впечатлением пережитого, князь воскликнул:

— О, как разрядил в него свой мушкет боярский сын Валуев!

Гермоген снова положил свою руку, но теперь на колено Шуйскому, посмотрел на него мудрыми глазами:

— Слушай, княже Василий, что скажу тебе. И запомни, как «Отче наш».

— Владыко, внимаю!

— Мы с тобой лишь малую победу одержали. Дел у нас во благо спасения России до конца наших дней хватит. Смута токмо в силу вошла. Да теперь, как хворь, будет въедаться вглубь. Марина жива. А она царица нашим попустительством. Свои права на Российский престол она будет защищать всей мощью Речи Посполитой. Да и новый самозванец уже засветился. Сидя в Суздале, получил я весть от казанских сябров о терских казаках. Волнуются они, завидуя доброму положению донских Казаков, приобретённому от Лжедмитрия. И в шайку сбились вокруг атамана Фомы Бодырина. И царевича нашли себе именитого.

— Да что за явление? Господи, ну напасть! — воскликнул князь.

— Ведомо, бесовское явление. Будто бы в лето девяносто второго года царица Ирина Годунова родила не дочь Феодосию, а сына Петра. Да будто бы Борис подменил мальчика на девочку в день родов через своих повитух и увёз его в свою Муромскую вотчину да отдал на прокорм бортнику Илье Хромову. Теперь говорят, что Пётр пристал к атаману Фоме Бодырину. И ещё якобы по приглашению Гришки идёт в Москву. Это тебе, княже, первый подарок от сатанинских сил. А второй... Ну, о втором опосля, потому как пора нам засучить рукава и опеку взять над пустующим троном Мономаховым. — Гермоген ещё раз хлопнул по колену Шуйского и продолжал: — Завтра день не по душе нам. Не твоя бы зоркость, быть нам всем убиенными завтрашним днём. Да Всевышний просветил тебя, и ты отвёл злодейский меч. А вот послезавтра, на батюшку Иова-огуречника, да чтобы ясный день возник, а он возникнет, выйду я на амвон Благовещенского собора и назову имя достойного самодержца великой России. Имя православного царя. Им будешь ты, княже Василий, если воля твоя в согласии. А Всевышний нас благословит, потому как корни твои от единого Мономахова древа, от корени прежних государей, благоверных потомков великого князя Александра Ярославича Невского.

Князь

Василий ничего не ответил на слова Гермогена. Он только взял его руку, опустился на колени и приник к ней губами, мокрым от слёз лицом, да так и замер надолго. Теперь он мог признаться себе, что шёл к этому часу давно. Мономахов трон ему снился ещё в дни болезни царя Фёдора и позже, когда он скончался. Не перехвати державный скипетр Борис Годунов, князь Василий никому бы больше не уступил его, ни Фёдору Мстиславскому, ни Фёдору Романову.

И вот теперь владыка Гермоген, ещё не патриарх, но быть ему святейшим, открывает перед ним, Василием, путь к Российскому престолу. Сбывалась давняя мроя всего княжеского рода Шуйских. Но почему-то полной радости Василий не ощущал. Да, прослезился, да, приник к благодарственной руке Гермогена, но торжества души, такого же состояния благости Божьей, как в миг освобождения России от самозванца, не приходило.

Гермоген понимал состояние князя, который уже встал и медленно прохаживался по покою, склонив голову. Митрополит понимал, что в Шуйском сейчас борются два чувства: тщеславие и осторожность. Может быть, ещё страх. Потому что предстоящее царствование будущего самодержца станет продолжением того пути, по которому уже шёл последний год жизни князь Василий Шуйский — по пути к Голгофе.

— Молчишь, князь Василий, не радуешься. Да и не с чего, княже. Но судьбу не обойдёшь, не объедешь, сын мой. Отец Всевышний начертал её строго, и не нам с тобой идти наперекор его воле. Токмо смирением перед ликом Вседержителя мы обретём царствие небесное. Только человеколюбием, молитвой и постом облегчим путь по земной юдоли. Молись, сын мой, во имя Господа Бога.

Шуйский продолжал упорно молчать. Он согласился с Гермогеном, что его плоть во власти Всевышнего и его священной дочери Судьбы. О, к Судьбе князь всегда относился со смирением и почтительностью. Не она ли дважды спасала его от казни? И всё-таки сказать Гермогену, что он согласен с ним, что пусть Гермоген назовёт его имя с амвона Благовещенского собора, у Василия не хватало духу. Нужно было ещё какое-то действо, дабы побудило сделать последний шаг к трону. И похоже, что Гермоген, а не он, нашёл сие действо.

— Теперь, княже Василий, посоветуй государственным умом, что делать с Игнатием-греком. За патриарха я его не чтил. И вся православная Русь токмо терпела его. Да есть же истинный патриарх — боголюбец Иов. Како же можно при живом патриархе мнимого держать? Да будучи архиепископом, Игнатий осквернил себя грехом, войдя в сделку с еретиками. Говори, княже!

Пребывая истинным христианином, строгим блюстителем чистоты православной веры, князь Василий ответил искренне и однозначно:

— Владыко, мне рядом с ним никогда не стоять, буду я монархом или нет. Вот и решай со своими архиереями...

И долго ещё не показывались на люди митрополит Гермоген и князь Василий, все советовались, как укрепить державу. Но в их руках была ещё малая власть. Всю полноту её ещё надо было добыть.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ШУЙСКИЙ

В сумерках просторного майского дня Гермоген задумал навестить свою крестницу Ксюшу. Сам бездетный, тянулся он душою к Божьим посланцам. А в тайниках души возникло желание посмотреть на Ксению Годунову. Многажды дивился он её красе ангельской. А последний раз видел он её в ту пору, когда Бориса Годунова на царствие венчали. Стояла она тогда близ алтаря, и Гермогену казалось, что сейчас сойдёт с небес Всевышний и возьмёт её к себе в райские кущи. Теперь Гермоген страдал за неё, грешную, сожалел о несчастной участи, достойной лучшей доли женщины.