Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

Антонов Александр Ильич

Перед тем как ускакать на Красную площадь, чтобы повести за собой восставших, князь Василий пришёл в покой Гермогена, который уже был на подворье Шуйских и попросил его благословения и совета:

— Отче владыко, не все имут, что царь-расстрига есть зло всей России, — начал князь. — Одобришь ли ты такое наше действо, дабы не внести междоусобицы? Крикнут мои люди с первыми ударами набата, якобы ляхи разбойные убивают бояр в Кремле и хотят убить государя! А там мы пойдём по кремлёвским дворцам и поступим так, как Бог Всевышний повелит.

Гермоген не сразу ответил князю. Прикрыв усталые глаза, он подумал, что Василий Шуйский умную хитрость нашёл. Встанет народ и пойдёт

за воителем. Однако наступит день, когда обман всплывёт. К какому движению тогда придёт народ, сие известно только Всевышнему, пришёл к выводу Гермоген. И похвального слова сказать нельзя Василию. Ну а если он, князь веры, высветит правду в помощь вождю? И тогда народ поймёт, зачем нужна была хитрость и простит Шуйского. Но это потом, а пока — как Всевышний повелит, пришёл к окончательному выводу Гермоген и благословил Василия:

— Иди, сын мой, на подвиг во имя Отца и Сына и Святого Духа, а такоже во имя матушки России. Аминь! — И трижды перекрестил князя. — Мне же Всевышний повелел встать рядом с тобой и сказать народу, как час пробьёт, истинную правду действа!

— Спасибо, отче владыко. После Бога Вседержителя токмо ты моя защита и опора в делах, — ответил князь с низким поклоном.

* * *

Короткая соловьиная ночь уже придвинулась к рассвету, когда князь Василий в сопровождении князей Ивана и Михаила покинул свои палаты. На подворье и за воротами его ждал большой отряд преданных сподвижников, приставов, холопов-полицейских, холопов-ратников. Три князя встали во главе отряда и повели его на Красную площадь.

В тот же час началось движение в пользу восставших и в самом Кремле. Не все бояре и дворяне, которых самозванец взял себе на службу, были ему верны. Тот же Фёдор Мстиславский, обласканный царём, по мнению Шуйских — предавший Россию, не считал себя таковым. Да, Лжедмитрий дал ему многое. Он снял запрет, наложенный на него ещё Борисом Годуновым, как и на Василия Шуйского, не позволяющий жениться для продолжения кореня. Он даже оженил князя Мстиславского. Но Фёдор вскоре понял, что перед ним не истинный наследник Мономахова трона, а самозванец-расстрига, и стал отходить от него. Отшатнулись от Лжедмитрия в дни свадьбы и бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин. Они хотя и чувствовали за собой немалую вину пред россиянами, но дали согласие при тайной встрече с человеком Шуйского помочь ему в свержении самозванца.

В царском дворце, в Золотой палате, ещё шло веселье. Паны не упились до упора, и для них играла музыка, они пили вино, танцевали кадриль, еле волоча ноги, а потом снова шли к столам и спешили допить оставшееся вино. А в это время князь Фёдор Мстиславский распорядился наёмными шведами-драбантами и увёл их из караульного помещения в Кириллов монастырь, дабы они не встали ненароком на защиту самозванца. И Богдан Бельский, почуявший неладное, увёл своих холопов-рынд подальше от царского дворца и затаился с ними на Крутицком подворье.

К трём часам ночи в царском дворце осталось всего тридцать телохранителей поляков и десятка два стрельцов во главе с сотником Микулиным. Этот небольшой отряд защитников самозванца был под началом у боярина Петра Басманова и князя Рубец-Мосальского. С ними же был боярский сын Авраам Бахметьев — цепной пёс Лжедмитрия, преданный ему, как и прежде — в Путивле.

Приближался рассвет. По берегам Москвы-реки, Неглинки, Яузы в зарослях черёмухи соловьи справляли свои свадьбы, славили торжество жизни и свободы. Божьим помыслом природа ликовала. И в высоком тереме на подворье князей Шуйских внимали пению соловьёв Катерина и Ксения Годунова. Их встреча

произошла случайно, всего каких-то три часа назад, когда Катерина примчала из Суздаля. Но двум родственным душам совсем немного времени понадобилось, чтобы сблизиться да вместе попечаловаться над своими судьбами. Обе они только что проводили в неизвестность своих близких, Катерина — мужа, а Ксения — своего спасителя, князя Михаила.

И в тот час, когда женщины увидели из высокого терема, как заалел восток, Сильвестр поднялся на колокольню церкви пророка Ильи, что на Ильинке в Китае, и встал к колоколу, чтобы ударить в набат. Был наказ: набатить в четыре часа утра. Да Сильвестр по-своему рассчитал время и где-то без пяти минут до назначенного часа раскачал тяжёлый язык шестисотпудовика и с силой положил его на край звона, зная, что время настало. И в другой раз ударил, и в третий. Сурово, призывно прозвучали эти удары. Да не остались они безответными. Тотчас зазвонил набатно колокол церкви Казанской Богородицы, что в углу Красной площади.

И вся Москва поднялась по изначальному зову.

При первом же ударе колокола на Ильинке князь Василий Шуйский вскочил на коня. А за ним и весь отряд поднялся в сёдла, и более двухсот вооружённых ратников ринулись в Кремль через Никольские и Фроловы ворота, которые открыли люди князя Мстиславского.

Ратники Шуйского кричали:

— Вперёд! Вперёд! Там ляхи убивают бояр! Они хотят убить государя! — И снова летело: — Вперёд, на ляхов! Спасём государя!

И следом за отрядом князя Василия Шуйского в Кремль ринулись тысячи россиян, все, кто влился в восстание. Тут были и ночные тати, и сидельцы, коих освободил в дни свадьбы Лжедмитрий, и безместные попы, которых лишил приходов он же, и пьяные жонки из многочисленных питейных домов, открытых самозванцем. Весь этот люд рвался в Кремль потехи и грабежа ради царских и боярских покоев да винных подвалов, дабы пображничать там. Но этот люд ощущал на себе глаз честных россиян, тех, кто ворвался в Кремль не для потехи, а справедливости ради, противоборствуя поруганию земли Русской. И слышалось со всех сторон: «Поляки наших бьют! Да не посрамим России!» Это не то, что «бояр». Другой москвитянин ещё и удачи пожелает бьющему боярина. А вот когда «наших бьют», русских, — тут уж одна жажда: защитить брата по крови, хотя бы и ценою своего живота.

Неудержимой лавиной покатились горожане на иноземных пришельцев. И пошла гулять русская стихийная удаль по подворьям Китай-города и Кремля. Ляхи пытались защищаться, но лавина сметала всё на своём пути. Лишь в отдельных местах польские уланы сумели построить оборону.

Но было в этом стихийном движении и особой стати течение. Оно не затерялось в бушующем море. Направляемое твёрдой рукой, споро и точно двигалось к цели — и достигло её. Князь Василий Шуйский мигом домчал во главе своих сотен ратников до Успенского собора и, привстав в стременах, подняв над головою крест, громко крикнул:

— Россияне, други, дозвольте мне помолиться! — Он тут же мигом соскочил с коня, преклонил колени пред надвратной иконой Владимирской Божьей Матери, помолился: прошептал несколько слов молитвы и, поднявшись на коня, снова крикнул: — Будет на то воля Всевышнего, а наш удел достать из царского дворца расстригу и еретика Гришку Отрепьева. Вперёд, други! Да поможет нам Господь Бог! — И князь Василий — крестом, а не саблей — указал на царский дворец.

И вновь только те, кому Вседержитель повелел вершить праведный суд, помчались вперёд и, спешившись, ворвались в палаты царя, дабы найти его и покарать за причинённое России зло, вероломством и происком рождённое.