Ко времени моих слёз
Шрифт:
– Никто… – вполголоса проговорил Писатель.
– Что? – не понял Максим.
– Помните того задохлика в бейсболке, которого мы допрашивали в Жуковском? Он говорил, что они – никто. Эти с виду тоже никто и ниоткуда. Таких можно навербовать мешок.
– Или закодировать.
– Вот-вот.
– За ними! – коротко приказал Максим.
Кузьмич и Писатель вылезли из кабины, обошли дом, исчезли. Следом двинулись Шаман и Штирлиц. Последним вышел Максим, придвинул к губам усик рации:
– Не спугните.
– Обижаешь, начальник, – прилетел укоризненный ответ Кузьмича.
Мельком
Во дворе дома его ждал Шаман:
– Они вошли в подъезд. И они вооружены, я чую.
– Жди здесь, Иван Дрожжевич, последи за водителем.
Максим вошел в подъезд. Дверь здесь хотя и имела домофонное устройство, но была открыта настежь.
На лестнице показался Штирлиц, махнул рукой, приглашая подняться.
На маленькой лестничной площадке у двери с медным номером «5» замерли члены группы.
– Они вошли сюда, – почти беззвучно сказал Кузьмич. – То ли имели ключи, то ли отмычку.
– Надо бы… – начал Писатель.
Из-за двери раздались громкие мужские голоса, шум, возня, удар, крики и вслед за ними два негромких выстрела.
Максим толкнул дверь от себя – незаперта – и прыгнул в проем.
Маленький тесный коридорчик, дверь в туалет, дверь в ванную комнату, дверь на кухню. Гостиная. Тело молодого человека в футболке и спортивных штанах на ковре. На диване Гольцов без кровинки в лице, держится за грудь, сквозь пальцы стекает на майку кровь. Напротив двое: гориллообразный мужик с маленькой головой, в руке бутылка вина, и высокий парень с небритой физиономией, в руке пистолет. Оба оглянулись на звук шагов, в глазах – шалая муть, удивление, угроза и ни капли страха.
– Руки! – приглушенно рявкнул Максим.
Небритый поднял пистолет.
Максим выстрелил.
Пуля попала парню в плечо, отбросила его к окну. Он тоже успел выстрелить, но попал в книжный шкаф.
– Лечь! – прорычал Максим. – Руки за голову!
За его спиной показались Кузьмич, Штирлиц и Писатель.
Налетчики перевели взгляды на них – в глазах опять-таки ни грамма страха, сосредоточенная жажда д е л а плюс искра безумия, – переглянулись. Низкорослый микроцефал сунул руку за пазуху. Максим выстрелил еще раз.
Пуля чиркнула здоровяка по шее, он хрюкнул, хватаясь за царапину, затем вдруг метнулся к окну и прыгнул в него всем телом.
Удар, грохот ломающейся рамы и разлетающегося стекла!
Напарник мужика бросился было за ним, но Максим подставил ногу, и парень врезался головой в подоконник, упал на пол.
– За ним! – скомандовал Максим.
Кузьмич тенью сиганул в окно.
Штирлиц сунулся следом, но прыгать не стал, метнулся к выходу из квартиры.
– Ранены? – подошел к Гольцову Максим. – Две пули? Одна? Стреляли дважды.
Гольцов покачал головой, криво улыбнулся:
– Одна… сын…
– Живой, – разогнулся Писатель, – и даже не раненый. Его просто ударили бутылкой по башке.
– Вызывай «Скорую»!
– Есть!
Максим включил рацию:
– Иван Дрожжевич, зайди.
–
– Хрен с ней! Гольцов ранен!
– Иду.
– Как вы себя чувствуете? – подсел Максим к раненому на корточки.
– Сын… – снова прошептал Арсений Васильевич. – Кирилл…
– С ним все будет в порядке, он не ранен, очухается. Кто это был? Ваши знакомые? Вы их узнали?
– Нет…
– Плохо. Я не смогу защищать вас все время, если не буду знать причин слежки и нападений.
– Потом… поговорим… – Из уголка рта Гольцова вытекла струйка крови, он слабел на глазах. – Помогите… сыну…
В гостиную вбежал Шаман, нагнулся над раненым, положил ему руку на лоб:
– Там соседи в коридоре, беспокоятся.
– Гена, успокой соседей.
Максим встал:
– Где «Скорая»?
– Уже едет, – доложил из-за двери Писатель. – Милицию вызывать?
– Не надо, только увеличим переполох. Кузьмич, Герман, где вы?
– Возвращаемся, – отозвался лейтенант. – Ушли, суки, как сквозь землю провалились! Наверное, местные, хорошо ориентируются в здешних буераках. Что у вас?
Максим не ответил, нетерпеливо обошел колдующего над пациентом Шамана:
– Ну?
– Кровь я остановил, – сказал Шаман, – но пуля задела легкое, его надо срочно в реанимацию.
– Подними парня.
Итигилов вытер окровавленные пальцы платком, склонился над сыном Гольцова, но тот уже заворочался, приходя в себя, сел, держась за голову. Парень был как две капли воды похож на отца, только залысины у него были больше, несмотря на молодые годы. Глаза его расширились: он увидел лежащего на диване отца с кровавым пятном на груди:
– Папа!
– Спокойно, молодой человек, – остановил Кирилла Шаман. – Его нельзя шевелить.
– Он жив?!
– Жив, слегка осоловел.
Послышался пронзительный вой приближающейся «Скорой помощи». Через минуту в квартиру ввалились Кузьмич, Штирлиц и двое врачей в белых халатах, мужчина и женщина. Одного взгляда на пациента врачу оказалось достаточно.
– Носилки! – бросил он женщине, очевидно, медсестре, перевел взгляд на Шамана, приняв его за старшего. – Помогите ей.
Женщина, Шаман и Писатель вышли, но тут же вернулись со средством переноски тяжелобольных. Гольцова аккуратно уложили на носилки, снесли вниз, поместили в кабину «рафика» с красными крестами на бортах.
Сын Гольцова сунулся было туда же, но Максим остановил его:
– Отцу ты сейчас не поможешь, а дома окно выбито. Займись ремонтом.
– Но папа…
– Дай телефон, мы позвоним и сообщим, куда его положат.
Кирилл поколебался немного, морщась, бледный и растерянный, махнул рукой:
– Ладно, вы правы… записывайте телефон.
«Скорая» включила сирену, тронулась с места.
Группа мгновенно расселась в кабине «Хендэ», Максим прыгнул за руль и погнал машину за белым «рафиком». Голова была занята анализом происшествия. Такого поворота дела майор не ожидал. Зато понял, что за клиентом началась какая-то странная охота и что добром это не кончится. В сложившейся ситуации транспортировка Гольцова в Управление действительно казалась лучшим выходом из положения.