Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

[В каземате, 1847]

VII. «Играя, солнышко скрывалось...»

Перевод В. Звягинцевой

Н. КОСТОМАРОВУ

^{210} Играя, солнышко скрывалось В весенних тучках золотых. Гостей закованных своих Тюремным чаем угощали Да часовых в тюрьме сменяли, Синемундирных часовых. И с дверью запертой, с проклятой Решеткой на моем окне Немного свыкся я… И мне Не вспоминались ни утраты, Ни горечь пролитых когда-то Моих кровавых, тяжких слез, А их немало пролилось На поле сирое. Ни мяты, Ни чахлой травки не взошло. И

вспомнил я свое село… Кого со мною разлучили? Отец и мать мои в могиле… И грустью сердце запеклось: Никто меня не вспоминает. Вдруг вижу, брат: твоя родная Старуха мать, черней земли, Как снятая с креста, шагает… И стал я господа хвалить. Хвалить его я буду снова За то, что не с кем мне делить Мою тюрьму, мои оковы!..

[В каземате, 1847]

VIII. «Вишневый садик возле хаты...»

Перевод Н. Ушакова

^{211} Вишневый садик возле хаты, Хрущи над вишнями снуют. С плугами пахари идут, Идут домой, поют дивчата, А матери их дома ждут. Все ужинают возле хаты, Звезда вечерняя встает, И дочка ужин подает. Ворчала б мать, да вот беда-то: Ей соловейко не дает. Мать уложила возле хаты Ребяток маленьких своих, Сама заснула возле них. Затихло все… Одни дивчата Да соловейко не затих.

[В каземате, 1847]

IX. «Рано встали, выступали...»

Перевод Н. Ушакова

Рано встали, выступали Новобранцы из села, Вместе с ними — молодыми — Девушка одна ушла. Измаялась мать седая, Дочку в поле догоняя… Догнала и привела, Упрекала, говорила И свела ее в могилу, А сама с сумой пошла. И годы протекли, село Не переменилось. Только крайняя пустая Хата покосилась; Лишь солдат на деревяшке Одиноко бродит, Он на край села приходит, С хаты глаз не сводит… Брат, напрасно! Не выглянет Дочка молодая, Не покличет мать седая, Ужин собирая! А уже для них в деревне Полотенца ткались И узорами, шелками Платки вышивались. Думал — будут жить в согласье Да господа славить, А пришлось ему навеки Надежды оставить. И сидит он возле хаты, Пусто в хате, глухо. Сумерки. Глядит в окошко Сова, как старуха.

[В каземате, 1847]

X. «В неволе тяжко — хоть и воли...»

Перевод Л. Вышеславского

В неволе тяжко — хоть и воли Изведать тоже не пришлось. Но все же кое-как жилось, Хоть на чужом, а все ж на поле. Теперь и этой — жалкой — доли, Как бога, ждать мне довелось. И жду ее, и к ней взываю, Свой глупый разум проклинаю, Что нас позволил с толку сбить, Свободу в луже утопить. Подумаю — и сердце стонет, А вдруг не дома похоронят, Не на Украине буду жить, Людей и господа любить.

[В каземате, 1847]

XI. Косарь

Перевод Г. Владимирского

Он полями идет, Не покосы кладет, Не покосы кладет — горы. Стегнет суша, стонет море, Стонет и ревет. Косаря средь ночи Повстречали сычи, А косарь не отдыхает; Никого не замечает — Проси, не проси. Не моли, не проси; Он не точит косы, — То ли пригород, то ль город, — Бреет он без разговора Все, что на пути: Мужика, шинкаря, Сироту-кобзаря; Подпевая, старый косит, Горами кладет покосы, Найдет и царя. И меня в мой черед На чужбине найдет, За решеткою задавит, Креста никто не поставит — И память пройдет.

[В каземате, 1847]

XII. «Сойдемся ли мы с вами снова?..»

Перевод Н. Панова

^{212} Сойдемся ли мы с вами снова? Или навеки разошлись? И по степям и дебрям слово Любви и правды разнесли. Пускай и так!.. Мать не родную, Пришлось нам уважать — чужую! То — воля божья! Нужно ждать! Смиряться, и молиться богу, И, отправляясь в путь-дорогу, Друг другу обещанье дать Любить свою Украину… В годы И тяжкие часы невзгоды Ее в молитвах поминать!

[В каземате, 30 мая 1847]

Москва, 1858, марта 18

«Не спится мне, а ночь — как море…»

Перевод Л. Длигача

* * *

Не спится мне, а ночь — как море… Душа и ум угнетены Неволей. Для глухой стены Рассказа не начнешь про горе И про младенческие сны! Ворочаюсь и жду рассвета, А часовые у дверей Толкуют о судьбе своей, Припоминая то да это.

Первый

Такая баба — ой-ой-ой! И меньше белой не дарила^{213}. А барин бедненький такой! Меня-то, слышь ты, и накрыли, Свезли в Калугу и забрили. Так вот те случай-то какой!

Второй

А я… со страхом вспоминаю! Ведь я в солдаты сам пошел. Я девушку в селе нашел. К ней зачастил. Соединяет Нас мать-вдова, благословляет, Но пан проклятый не дает: Твердит — мала, пускай дождусь я. Я ж знай хожу к своей Ганнусе. Год кончился — я за свое: Мы с матерью пошли с поклоном, А он — все просьбы ни к чему, Пятьсот рублей давай ему… — Не верит ни слезам, ни стонам: Где ж взять-то столько! Занимать? Никто не даст, хотя б и были… Трудом пошел их добывать. Где только ноги не носили!.. Пока я деньги раздобыл, Пожалуй, года два ходил По Черноморью и по Дону… Подарков разных накупил Своей Ганнусе… Возвращаюсь В деревню к девушке в ночи, — Но лишь старуха на печи, И та, бедняга, умирает. Хатенка жалкая гниет. Я к матери бегу со страхом… А от нее уж веет прахом, Она меня не узнает! Я — за попом, бужу соседа… Привел попа, да опоздал, — Мертва старуха. Нет и следа Моей невесты. Но узнал Я у соседа про Ганнусю: «Ты разве до сих пор не слышал? В Сибирь несчастная ушла. Она ведь к панычу ходила, Потом ребенка родила И здесь в колодце утопила!» Меня — как жажда обожгла… Шатаясь, вышел я из хаты… С ножом в господские палаты Я шел, не чувствуя земли… Но паныча уж отвезли Учиться в Киев… Вот как, друже! Отец и мать мои все тужат, А я сюда пошел служить. Хотел, со страхом вспоминаю, Я дом господский подпалить Иль самого себя убить, Но бог помиловал… А знаешь, К нам паныча перевели Из армии, видать.