Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

Проснулися утром гости, Видят — горе злое. Покинули они тихо Княжии покои… Так и мы его покинем, Так и бог покинет. Тебя только не покинет Невзгода отныне, Княжна моя, горемыка, Растоптанный цветик! Грехов тяжких искупленье Удел твой на свете, — Грехов отчих. Доля, доля, Лукавая доля! Покинь ее хоть под старость, Хоть на чужом поле, На безлюдье. Не покинешь, Повсюду нагонишь, Не отстанешь до могилы, Сама похоронишь. Никто не видел и не слышал, Куда она делась, — Думали, что на пожаре Бедняга сгорела.

_____

Стоит село невесело, Стены почернели У палат. И князь

хворает, Не встает с постели. Никто к нему не заглянет, Не придет на помощь, Без призора старый грешник В проклятых хоромах. Чуть пришли в себя крестьяне, Бога умоляют, Чтобы к ним княжна вернулась, Откуда — не знают. Но святая не вернется… Куда ж она скрылась? В древнем Киеве навеки В черницы постриглась. На свет родиться — жить, любить, Сиять господней красотою, Парить над грешными святою И всякому добро творить. А кончить вот чем: понапрасну Себя в монастыре сгубить… Скитаяся по Украине, Забрел я как-то в Чигирин, В тот монастырь, что за песками, Среди болота, меж кустами В уединении стоит. Вот там-то мне и рассказала Черница старая о том, Как год тому назад пришла В их монастырь из-за Днепра Одна княжна. Заночевала И богу душу отдала. «Она скончалась молодою И хороша была собою, От солнца жаркого смугла; Да вот занемогла — лежала Недолго, лишь недели две, И все до крошки рассказала Сестрице Ксении и мне — И умерла. Где ни ходила! В каких-то праведных местах… А здесь, сердешная, почила… Вон в стороне ее могила… Еще не ставили креста».

[Орская крепость, 1847

Нижний Новгород, 1858, февраль 24]

N. N. («Солнце заходит, горы чернеют...»)

Перевод И. Воробьевой

Солнце заходит, горы чернеют, Пташечка молкнет, поле немеет, Отдых находят люди под кровом. А я гляжу… и думами снова Мчусь на Украину, в садик вишневый; Мчусь к ней мечтами, в мечтах витаю, И будто сердцем я отдыхаю. Чернеет поле, и лес, и горы, Звезда блеснула в синем просторе. Звездочка! свет мой! — и слезы каплют. Взошла ль уже ты на Украине? Карие очи ищут, нашли ли Звездочку в небе? Или забыли? Если забыли, дай бог, чтоб спали, Про мою долю и не слыхали.

[Орская крепость, 1847]

N. N. («Тогда мне лет тринадцать было...»)

Перевод А. Твардовского

^{217} Тогда мне лет тринадцать было, За выгоном я пас ягнят. И то ли солнце так светило, А может, просто был я рад Невесть чему. Все походило На рай небесный… Уже давно на полдник звали, А я в бурьяне, в тишине, Молился богу, и едва ли Хоть раз еще на свете мне Так сладко, радостно молилось, Так сердце весело цвело, Казалось, небо, и село, И даже стадо веселилось, И солнце грело — не пекло! Да не долго солнце в небе Ласковое было: Поднялось, побагровело, Рай мой опалило. Осмотрелся, как спросонок: Село почернело, Божье небо голубое И то потемнело. На ягнят я оглянулся — Не мои ягнята! Оглянулся я на хату — Нет у меня хаты! Ничего господь мне не дал!.. Горький и убогий, Я заплакал!.. А девушка Рядом у дороги Посконь дергала, родная. Она услыхала, Увидала, что я плачу, Пришла, приласкала, Слезы вытерла ребенку И поцеловала. И снова солнце засияло, И словно все на свете стало Моим… дуброва, поле, сад!.. И мы шутя, смеясь погнали На водопой чужих ягнят. Пустяк! А вспомню, и сегодня Тоска наполнит грудь мою, — Ведь не пришлось в таком раю Мне жить по милости господней. Пахал бы я родное поле, Не слыл юродивым, своей Не знал бы горемычной доли, Не проклял бога и людей!..

[Орская крепость, 1847]

«He греет солнце на чужбине…»

Перевод А. Безыменского

* * *

He греет солнце на чужбине, А дома слишком уж пекло. Мне было очень тяжело И там — на славной Украине: Любви и ласки я не знал, Я сам от многих отдалился, Блуждал тихонечко, молился, Панов-злодеев проклинал. Передо мною проходили Глухие, давние лета: Тогда повесили Христа, Его бы и теперь казнили! Теперь мне счастья нет нигде, А может, счастья и не будет И на Украине нашей, люди, Как на чужбине! Как везде! Но мне хотелось бы другого: Чтоб люди сделать не могли Мне гроб из дерева чужого… Чтобы хоть горсточку земли Ко мне из-за Днепра святого Святые ветры принесли, И это все. Вот так-то, люди, Хотелось бы… Да что гадать… Зачем же бога утруждать, Когда по-нашему не будет!

[Орская крепость, 1847]

Сон. («Горы мои высокие!..»)

Перевод А. Суркова

^{218} Горы мои высокие! Вы не так высоки, Как прекрасны, голубые В дымке, издалека — С переяславских просторов, С Выблого кургана^{219}, Вы виднеетесь, как тучи, За Днепром туманным. Иду я тихо над рекою, Любуюсь — вот передо мною, Как будто призраки всплывают, Из тучи тихо выступают Обрыв высокий, лес, овраг; И хатки белые мелькают, Как дети в жмурки на лугах В рубашках беленьких играют; А понизу седой казак, Наш Днепр, среди лугов сверкает. А дальше, дальше за Днепром, Часовней малою маяча, На горке церковка казачья Стоит с покривленным крестом. Все стоит и ожидает Запорожца с Луга… Днепр широкий окликает, Жалуется другу. И тускнеют окна храма, Как мертвец упрямо Даль степную озирает Из могильной ямы. Обновленья ждешь в печали? Не дождешься славы! Твои люди ограблены, А панам лукавым Нету дела до великой До казацкой славы!.. И Трахтемиров^{220} под горою Свои хатенки вдоль реки Раскинул горестной рукою, Как нищий пьяненький куски. Монастырище^{221} — вон, когда-то Казачье старое село. А так ли было, так ли шло?… Все отдано царям проклятым: И Запорожье, и село, И монастырь, и все богатства: Все осквернили, разнесли!.. А вы, вы, горы, не спасли!! Дай бог вовек не любоваться На вас, проклятые!.. Нет, нет… Не вам проклятье!.. Окаянным Магнатам, гетманам поганым!.. Простите же, простите мне, Высокие и голубые, На свете самые святые! Простите! Богу помолюсь… Я так, я так ее люблю, Украину, мой край убогий, Что прокляну святого бога И душу за нее сгублю! Над Трахтемировом, высоко, На круче, будто сирота, Что ищет гибели в глубоком Днепровском омуте, вот так Белеет хата из-за тына… Видна из хаты Украина И гетманщина вся кругом^{222}. Старик столетний возле хаты Сидит, а солнышко к закату Уже склонилось над Днепром. Сидит старик, и зреют думы, И слезы капают. «Ай-ай! — Промолвил старый. — Недоумы! Испакостили божий рай!.. Гетманщина!!» И старое Сердце загрустило… Может, чем-то тяжким-тяжким Вылиться просилось? И не вылилось… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Блуждал я по свету немало, Носил и свитку и жупан. На что уж худо за Уралом Киргизам бедным, но и там, Ей-же-богу, жить привольней, Чем нам на Украине. Может, потому — киргизы Всё не христиане? Зла принес Христос немало, А переиначил Людей божьих? Ведь катились Глупые казачьи Наши головы за правду, За веру Христову, Упивались и своею И чужою кровью!.. Разве лучше стали? Где там! Куда хуже стали. Без ножа и аутодафе Людей заковали И терзают… Ой, ой, паны, Паны христиане!..» Затих мой старый, убит тоскою, Поник седою буй-головою. Под вечер солнце лес золотило И Днепр и степи золотом крыло; Собор Мазепы в лучах сияет^{223}, Курган Богданов^{224} вдали мерцает; Где путь на Киев, там сиротливо К холмам Трех Братьев склонились ивы^{225}, Трубайло с Альтой между речною Слились осокой, как брат с сестрою, И все-то, все-то радует очи, А сердце плачет, взглянуть не хочет!