Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

[Орская крепость, 1847]

Нижний Новгород, 1858, марта 8

А. О. Козачковскому («Бывало, в школе я когда-то...»)

Перевод Л. Вьшеславского

^{247} Бывало, в школе я когда-то, Лишь зазевается дьячок, Стяну тихонько пятачок. Ходил я весь тогда в заплатах, Таким был бедным — и куплю Листок бумаги. И скреплю Я ниткой книжечку. Крестами И тонкой рамкою с цветами Кругом страницы обведу, Перепишу Сковороду^{248} Или «Три царие со дары».^{249} И от дороги в стороне, Чтоб обо мне кто не судачил, Пою себе и плачу. И довелося снова мне Под старость с виршами таиться, Опять исписывать страницы, И петь, и плакать в тишине. И

тяжко плакать. Я не знаю, За что меня господь карает? Учеником я в муках рос, Учеником седеть пришлось, Учеником и закопают. Все это из-за пятачка, Украденного у дьячка. Вот так господь меня карает. Слушай же, мой голубь сизый, Орел мой, казак мой! Как страдаю я в неволе, Как томлюсь на свете. Слушай, брат, и накажи ты Своим малым детям. Накажи, чтоб с малолетства Стихов не писали. Если же кому придется, — Чтоб люди не знали, Пусть себе он в уголочке И плачет и пишет, Чтоб и бог его не видел, Чтоб и ты не слышал, Чтоб ему не привелося Маяться, страдая, Как страдаю я в неволе Без конца, без края. А в день воскресный я за валами, Как вор, прокрадываюсь в поле. Талами выйду я вдоль Урала^{250} В простор широкий, как на волю. И разбитое, больное Сердце встрепенется, Словно рыбка над водою, Тихо усмехнется. И полетит голубкою Над чужим раздольем, И я словно оживаю На поле, на воле. И на гору высокую Взойти тороплюся, Вспоминаю Украину И вспомнить боюся. И там степи, и тут степи, Да тут не такие — Все рыжие, багряные, А там голубые, Зеленые, расшитые Нивами, полями, Высокими курганами, Темными лугами. А тут — талы, песок, репей… Хоть где б нибудь курган-могила О давнем прошлом говорила. Здесь будто не было людей. С начала мира и поныне Таилась от людей пустыня, Но все же добрались мы к ней. Остроги возвели повсюду, А значит, и могилы будут, Теперь дела пойдут быстрей! О, край родной мой! Моя судьбина! Когда я вырвусь на Украину? Иль, может, о боже, Тут я и сгину! И почернеет красное поле… «Айда 5 казармы! Айда в неволю!» — Как будто крикнет кто надо мною. И вдруг очнусь я, и под горою Крадуся вором я за валами И возвращаюсь вновь вдоль Урала. Вот так-то праздную в мученье Я здесь святое воскресенье. А понедельник?… Но покуда Всю ночь в казарме душной будут Тревожить думы. Разобьют Надежду, сердце вместе с нею И то, что вымолвить не смею… И все на свете разметут. Ночь остановят. И веками Часы глухие потекут, И я кровавыми слезами Не раз подушку омочу. Дни и года пересчитаю, Кому добро я сотворил? Кого я, где, когда любил? Добра не делал, любви не знаю, Как будто по лесу ходил! Была когда-то воля, сила, Долгами силу задавило, А воля пьяной напилась, У Николая очутилась^{251}… И напиваться зареклась. Не поможет, милый боже, Не дождешься. «Кайся, — Так говорит пословица, — Да не зарекайся». Молю я бога, чтоб светало, И, как свободы, солнца жду. Сверчок замолкнет; зорю бьет. Молю я бога, чтоб смеркалось, — Ведь дурня старого ведут Солдатским шагом поле мерить, Чтоб знал он, как в свободу верить. Чтоб знал, что дурня всюду бьют. Пора минула молодая, Минуло счастье, но святая Надежда силу придает. А горе вновь меня терзает, Покоя сердцу не дает. А может, все ж увижу волю? Слезами горе перемою Да из Днепра воды напьюсь, К тебе, товарищ мой, вернусь. И обниму тебя, родного, И в нашей старой хате снова Мы время проведем. Боюсь! Боюсь о том промолвить слово! Совершится ли все это, Иль с небес высоких Я взгляну на Украину, На тебя, мой сокол? А иногда так бывает, Что слез вдруг не станет, И просил бы я о смерти… Так ты и Украина, Днепр с крутыми берегами, Надежда святая, Господа просить о смерти Мне не позволяют.

[Орская крепость, 1847

Москва, 1858] 16 марта

Солдатов колодец (Вариант 1847 г.)

Перевод А. Суркова

Я. Кухаренко^{252}

«Зачем, ей-богу, жить на свете?…» «Что ж, утопись…» — «А как же дети, Жена?» — «Ну, то-то, не бреши, А сядь-ка лучше, запиши Одну бывальщину… Быть может, Она кой-что понять поможет.

_____

Пиши вот так: цвело Село… Да чтоб не шляться по чужбине, Пиши: у нас, на Украине. А в том селе вдова жила, А у вдовицы дочь была И сын семилеток. Имеючи деток, При достатке хвалишь бога… А вдове убогой Где молиться много?… Ну, словом, так вдове досталось, — Едва не пропала: Думала в черницы Или утопиться. Так жаль ей малых деток стало! Известно, мать, что и сказать, Быть может, снился ей и зять: Уже Катруся подрастала… Что ж, ей без пары вековать, Напрасно молодость теряя?… Нет, девушка она не та! В селенье том же у хозяев (Сироты, говорят, — лентяи. Неверно!) вырос сирота Прилежный, Хоть жилось не сладко, Но так и сяк Поднакопил батрак деньжат, Одежду справил для порядка. Да не отсель и не оттоль — С того сиротского достатка Сад небольшой купил и хатку, Сказал спасибо за хлеб-соль И за науку добрым людям, Да к вдовьей дочке прямиком Тотчас же и пустился. Не то что барин, — не рядился Со сватами, договорился Без торга всякого с попом. И обвенчался сиротина — Вот чудеса! — за три полтины!.. Глаза просохли у вдовы. Вот так-то и живите вы, И весело на свете будет, И будет толк на свете жить, Когда научишься любить. Хоть и твердят тебе, быть может: Люби себя — и бог поможет. А как придется умирать? Сдыхать над золотом? Нет, все же Любовь — господня благодать. Люби, мой друг, жену, ребяток, Дели с убогими достаток, Так легче будет добывать.

_____

Повенчались горемыки, Удивлялись люди: Как безродный, бесталанный Жить на свете будет? Год прошел, другой проходит — Снова удивлялись, Что сиротские достатки Быстро умножались. И на поле, и в застолье, И в дому обновы; И сыночки, как цветочки, Сами чернобровы, Принаряжены, гуляют, Нищих зазывают На обед, а богатеи И так посещают. Посещали себялюбы, Сирот осуждали, Что сироты таким добром Нищих угощали. «Если гниет, так продали б. У них-то ведь дети!..» Ты послушай-ка, что часто Делают на свете Люди в зависти несытой! Ходили, ходили Да, жалея, темной ночью Хату подпалили. Не мудрено, что злоба гложет Панка, ученого вельможу, Не диво и не жаль — ведь так? Так нет же, серый наш серяк Лютует тоже. Брат, несладко Седым узнать людей повадку. Горше смолоду поддаться На гадючьи чары: Очарует змеиными Карими очами. Фу-ты пропасть! Забыл дурень, Что смерть за плечами.

_____

Хата, дети — все сгорело; Ни добра, ни сада. А соседи — и богатый И убогий — рады. Богатеи, вишь, довольны, Что богаче стали, А убогие довольны, Что с собой сравняли. Собрались на пепелище, Охали, рядили: «Жалко, жалко! Кабы ведать, Деньги бы копили, Вот и было б так и этак. Что ж, Максим, тужить-то? (Сироту Максимом звали.) Продавай пожиток, Приходи рядиться внаймы. Что будет, то будет, Снова, брат, зачумакуем, Пока выйдешь в люди, А там вновь…» Сказал спасибо Максим за советы: «Погляжу, как дальше будет, Подожду с ответом; Не уладится, придется Наниматься снова… Посоветоваться б с Катрей Моей чернобровой… Что всегда мне помогала И теперь рассудит!.. Но совет ее последний Мне помехой будет». Волы твои и коровы Вскоре разом пали, А солдаты Катерину С собой в поход взяли.