Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

_____

Теперь вот так напишешь: что же Максим? Погоревал немного, Подумал, помолился богу, Промолвил дважды: — Боже, боже! — Ни слова больше… От царицы Пришел указ^{253} — в солдаты брить. «Не дал вдовице утопиться, Не дам же и с сумой ходить!» — Сказал Максим, село покинул; У той вдовы-то, видишь, сына В солдаты община сдала. Такие темные дела Творят везде тишком и ладом, А вас, ученых, бить бы надо, Чтоб не кричали: «Ах, аллах! На этом свете нет отрады!» Что ж темный не начнет кричать?

Второй

Так что ж: живут они и знают, Как вы сказали, благодать, Любовь…

Первый

Что? Что? Не понимаю…

Второй

Они, скажу вам, прозябают, Или, по-вашему, растут, Как бы капуста в огороде.

Первый

Ты

так надумал? Чушь городишь! Пускай они и не живут, А я скажу: в ученой дури Ваш брат им жизни не дает, А только для себя живет, Глаза на наше горе жмурит.

Второй

Ну, если будем так писать, То и до вечера не кончим, А где же бесталанный зять?

_____

Вернулся вдовий сын обратно, А зять в солдатчину идет. Никто не пожалел, понятно, Смеялся вслед ему народ. Только точно я не знаю, На селе бывала Катерина у вдовицы Или запропала. Слышал: стриженую будто В Умани водили — Кого-нибудь обокрала. Потом утопилась. Все едино — знаешь, люди Доведут, задушат, А быть может, это правда, Как на вербе груша. Только знаю, что сложили Песенку дивчата. Слышал сам, на вечерницах Распевали в хатах: «Шум в дуброве шире, шире, Шапки хлопцы обронили; А батрак не обронил, — Вдовью дочку полюбил…» Да бог с ней — с песнею срамною! Шли годы тихой чередою, И за грехи (напишешь так) Карался господом поляк, Пугач явился на Урале, Пииты в одах восхваляли Войну, царицу, — только мы Сидели тихо, слава богу! В село после большой зимы^{254} Вернулся и Максим убогий. В походе ногу потерял, С крестом домой приковылял. «Зачем он приплелся? Не ждет его хата, Ни друга, ни брата — один меж людьми, Зачем он тащился? Пойди вот пойми! Слыхал ты, что легче и смерть и утрата Хоть на пепелище в родной стороне, Чем в чужой — в палатах. Смекнул или нет? Эх, дядя, не кончим писать до заката! И вам на покой бы скорее и мне».

_____

Затужил солдат. Калеку Некому приветить. Вдовиченко в пикинерах^{255}, Нет вдовы на свете. Где ж он голову приклонит, Где перезимует? Уже осень. Скоро в поле Вьюга забушует. Нет ему на свете доли, Потеряна в поле… Попросился на зимовку У дьячка при школе. Ведь письму его, спасибо, В полку научили. В парике ходил — солдаты, Как один, носили Парики; была с кудрями Коса привязная, И мукою посыпали, Для чего — бог знает! А Максим, бывало, в церкви Дьячку помогает, И на клиросе подтянет, И псалтырь читает По покойным; приношенья С школярами носит, А в филипповки, бедняга, Христа ради просит. Ну ладно, знай себе, пиши Да добрым людям не бреши. От калеки злого слова Не слыхали даже… «Счастье людям и несчастье, Все от бога», — скажет… И не охнет, не заплачет, Тихий, нелюдимый. И собаки не кусали Солдата Максима. В воскресенье или в праздник Словно оживает, Посмотреть на вдовью хату Тихо ковыляет. И сидит себе в садочке… Близких вспоминает, На помин души вдовицы Псалтырь почитает. И о здравье Катерину Шепотом помянет. Утрет слезы: «Все от бога!» — И веселым станет. В пост петровский и успенский Не задремлет в школе: Берет заступ и лопату, Ковыляет в поле. У дороги, при долине, — И не угадаешь, Что калека замышляет, — Колодец копает! Да и выкопал. В то лето Колодец святили, На самого Маковея, И дуб посадили На примету всем проезжим. Во второе лето В балке мертвого солдата Увидали дети, Возле самого колодца. Бедняга-голота Вышел глянуть напоследок На свою работу. Миром сирого в долине В землю закопали И Солдатовым колодец И лужок назвали. Будет память… И на Спаса, И на Маковея До сих пор там святят воду, И дуб зеленеет. И никто не объезжает Зеленого дуба, Сядет в тени, отдыхает, Да тихо, да любо, Ключевой воды отведав, Максима помянет… Так вот, дети, жить учитесь — И легче вам станет».

[Орская крепость, 1847]

«Вот так и я теперь строчу…»

Перевод Л. Пеньковского

Привыкнет, говорят, собака за телегой бежать, так побежит и за санями.

* * *

Вот так и я теперь строчу: Бумагу порчу да чернила… А прежде! Врать вам не хочу, — Лишь вспомню — так и накатило: До слез, бывало, доходило. И словно вдруг перелечу На час хоть тайно на Украйну, Взгляну, увижу, умилюсь — И словно чью-то жизнь продлю: Душе легко необычайно. Добро б сказать, что не люблю, Что Украину забываю, Что недругов я проклинаю За все, что я теперь терплю; Ей-богу, братья, все прощаю И милосердному молюсь: Не поминайте лихом, братцы! Хоть я вам и не делал зла, Но с вами жил, — и ведь могла Заноза где-нибудь остаться.

[Орская крепость, 1847]

«А ну-ка, вновь стихи писать…»

Перевод Н. Брауна

* * *

А ну-ка, вновь стихи писать! (Тишком, конечно.) Ну-ка снова, Покуда пряжа на основе, Старинку божью лицевать. А сиречь… Как бы вам сказать, Чтоб не солгать… А ну-ка, снова Людей и долю проклинать! Людей — чтобы нас узнали Да нас уважали; Долю — чтоб она не спала Да нас охраняла. А то глянь, что натворила: На распутье кинув, Прочь ушла — и горя мало, А он, сиротина, Молодой да седоусый, Все еще мальчонка! Он побрел себе тихонько Чужою сторонкой За Урал. И очутился В пустыне, в неволе… Как тебя не проклинать мне, Лукавая доля? Проклинать тебя не стану, А буду скрываться За валами да тихонько Песней утешаться, Тосковать и дожидаться, Как гостя, в неволю Из-за Днепра широкого Тебя, моя доля!

[Орская крепость, 1848]

«Топор был за дверью у господа бога…»

Перевод Н. Ушакова

^{256}

* * *

Топор был за дверью у господа бога. (А бог тогда с Петром ходил И чудеса везде творил.) Беды-кары строгой Кайсак не предвидел, Топор он похитил У господа бога И решил в дуброве Дровец заготовить; Наметил дерево — и тюк! Как вырвется топор из рук — И страх и горе: косовица Тут началася, и валиться Деревья разные пошли, Дубы столетние легли, Как травы под косой; а пламя И дым закрыли облаками Святое солнце от земли — И стала тьма, и от Урала И до Тингиза, до Арала [16] Кипела в берегах вода. Пылают села, города, Рыдают люди, звери воют, Спешит укрыться все живое В снега сибирские. Семь лет Косьба господня бушевала, Пожарище не угасало И мерк от дыма божий свет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В воскресный день восьмого лета Над степью в дольней дали этой Святое солнышко взошло, Все в белом, как дитя, одето. Где город был или село — Теперь их и в помине нету, И пепел ветром разнесло, Пустыня, как цыган, чернела; Но, колыхаясь, зеленело В пустыне дерево одно. И краснеет средь пустыни На обожженной красной глине Колючий всяческий сорняк, Да кое-где ковыль с осокой Чернеют в рытвине глубокой, Да дикий изредка кайсак Проедет в гору на убогом, Измученном верблюде тут. И сразу чудеса пойдут: Заговорит пустыня с богом, Верблюд заплачет, а кайсак Нахмурится и грустно взглянет На степь и на Кара-бутак [17] . Сингич-агач [18] кайсак помянет, Тихонько спустится с горы И сгинет в глиняной пустыне…

16

Аральское море. (Прим. Т. Шевченко.)

17

Небольшая река. (Прим. Т. Шевченко.)

18

Одно дерево. (Прим. Т. Шевченко.)

_____

Лишь одинокое в долине, В степи, при дороге, Дерево стоит большое, Позабыто богом, И топором не тронуто И божьим пожаром, И шепчется с долиною О времени старом. И кайсаки почитают Дерево святое, Любоваться приезжают Зеленой листвою И молятся под деревом, Его умоляя, Чтобы поросли пустило В их убогом крае.

[Орская крепость, 1848]

Варнак

Перевод Я. Городского

^{257} Блуждая по чужой земле, Я встретил деда над Елеком^{258}. Он дряхлым был — тот наш земляк И недомученный варнак. Мы как-то в поле повстречались Со стариком и заболтались В то воскресение. Старик Припоминал Волынь святую И волю-долю молодую, Свое минувшее. И мы Сидели на траве, за валом, Рассказывали о бывалом, Делясь друг с другом. «Долог век, — Старик промолвил, — все от бога! Все! Ведь без господа немного Содеет грешный человек! Лишь одному тебе признаюсь: Я даром загубил свой век. Но я живу — не обижаюсь, Ни от кого я не стараюсь Чего-нибудь добиться. Так, Мой сын и друг ты мой единый, Так и умру в степях чужбины, В неволе…» И старик варнак Заплакал, отвернувшись. Братец! Пока живет надежда в хате, Пускай живет, не выгоняй. Пусть холодный кров порою Согреет в морозы, Пусть из старых глаз прольются Молодые слезы; И, умытое слезами, Сердце возродится И помчится, будто птица, В край родной помчится!