Код Майя: 2012
Шрифт:
— Мне казалось, что здесь должен быть более длинный туннель, — сказала Стелла.
— Когда потребуется, он откроется. — Дейви встал перед ней, не давая войти внутрь. — Сейчас еще слишком рано класть камень на место, — предупредил он. — В Лапландии я понял, что время играет ключевую роль. Если положишь камень до рассвета, это будет совершенно бесполезным. Но мы можем войти. Однажды я уже это делал, когда был ребенком; внутреннее помещение имеет крестообразную форму — два коротких боковых ответвления, и далее прямой туннель ведет к дальнему концу. Тогда я не заметил ни какого углубления, куда можно было бы положить череп, но я и не искал такое место. Однако камни производят впечатление. Невозможно себе представить, что человек смог создать нечто столь прекрасное, положив один камень на другой.
— А как мы выйдем наружу? — спросила Стелла.
— Тем же путем, что вошли. Вход только один.
— Тогда это смертельная ловушки.
У Стеллы возникла какая-то мысль, еще более неясная, чем в машине; наверное, нечто похожее испытывает бегущий по следу пес. Камень был подобен охотящемуся коту, затаившемуся перед атакой. Сейчас Стелла не ощущала исходящего от него страха, казалось, камень напряженно прислушивается к течению времени.
— За нами следили. Если мы войдем внутрь склепа и не сумеем выйти, то мы мертвы. И не спрашивай, откуда я это знаю.
Дейви оставался совершенно спокоен.
— И что ты намерена делать?
— Найти место среди деревьев, откуда можно наблюдать за происходящим, пока не наступит рассвет.
Они вошли под шелестящие буковые деревья. Дейви смахнул палую листву с камня и лег, подложив под голову руку. Стелла присела, опираясь спиной о ствол дерева, прижав колени к груди, чтобы было теплее. Она вытащила живой камень из рюкзака, положила его себе на живот, а сама села на рюкзак.
Камень притаился, наблюдая и прислушиваясь. В кургане пробудилась древняя жизнь. Зрение и слух Стеллы неожиданно обострились, она видела мир вокруг себя совсем другими глазами, слышала самые поразительные звуки, ощущала, как растут деревья, узнавала маленьких существ, кормящихся у корней пшеницы, свела вместе созвездия, чтобы появились слова, которые она могла попытаться прочитать.
Стелла заморгала, и обостренность чувств исчезла, если не считать того, что камень и курган оставались на своих местах и продолжали беседовать между собой, если не с ней. Стелла подняла голову и посмотрела в небо, где застыли в неподвижности звезды.
— Почему мы здесь, Дейви? Мы с тобой ученые. Мы не верим в истерические бредни Розиты Ченселлор, утверждающей, что через четыре с половиной года солнце спустится в преисподнюю и земля улетучится, превратившись в перегретый пар. Такого просто не может быть.
Из темноты донесся саркастический голос Дейви.
— Мы и не думаем, что все произойдет именно так. Саамы сказали бы иначе. Они ничего не говорят о перегретом паре, но Кайкаам может ночи напролет рассказывать, как неразумный белый человек уничтожает планету в своем желании владеть всем.
— Так что же будет?
— Понятия не имею, но готов поставить пенсию, которой у меня нет, что приближается нечто очень серьезное, а мы слишком слепы, чтобы это увидеть.
— Культурный империализм?
— Культурное высокомерие — тут у меня нет сомнений. — Дейви был охвачен гневом и совсем забыл о надвигающейся угрозе. — Саамы говорят, что мы поддались на уловки Врага. Боги создали нас способными размышлять, чтобы мы могли оценить красоту их творения, а вместо этого мы используем свой разум, чтобы превратить землю в ад. Саамы считают, что в тот момент, когда девять черепов разных рас соединятся с четырьмя зверями, чтобы вызвать к жизни дракона, то почти наверняка наступит ядерная зима и конец истории человечества. Они готовы к гибели своего народа, если в результате это очистит землю от скверны. Вопрос лишь в том, насколько они искренни, но всякий раз, когда я включаю радио, чтобы послушать новости, мне кажется, что нам очень повезет, если мы сумеем дожить до две тысячи двенадцатого года.
Стелла прикусила кончик ногтя.
— Мы не можем взять и зачеркнуть всю человеческую расу. Большинство из нас достойные, мирные и честные люди, которые проживают свою жизнь, не угрожая другим.
Он пожал плечами.
— Ты не поняла главной идеи. По сравнению с другими культурами мы отвратительны. Мы не заботимся о наших стариках, не чтим землю, творим культ из молодости и делаем вид, что смерти не существует, в то время как смерть — это единственное, что не вызывает сомнений. Мы уничтожаем древние места, которые могли бы нас спасти, — если послушать некоторых из самых экзальтированных друзей моей матери, выяснится, что мы специально строим станции автосервиса в тех местах, где расположены самые священные памятники, чтобы превратить их в прах. Кайкаам скажет тебе, что мы раса падших людей, а его народ все еще пребывает в Эдеме. И если бы в Лапландии не было так чертовски холодно, я бы с ним согласился.
— Ты бы предпочел жить в шатре из шкур северного оленя, а не в загородном доме матери?
— Я бы предпочел жить среди тех людей, которые не считают, что массовые захоронения — неизбежный побочный эффект столь же неизбежного насилия. Или что убийство моей матери — печальный, но важный шаг на пути к святости.
И вновь голос Дейви изменился; горечь была знакомой, но сейчас к ней добавилось презрение, которого Стелла не слышала прежде.
— Дейви, ты знаешь, кто за нами охотится? — медленно проговорила она.
Становилось светлее, и, хотя рассвет еще не наступил, серый свет зажег его глаза и сгладил резкие черты лица, неожиданно подчеркнув сходство с матерью. Он не стал отводить глаза.
— Я могу ошибаться, — ответил он.
Она ощутила тошноту. Камень полностью проснулся, обострив все чувства Стеллы. У нее мучительно заныла кожа. Она слишком хорошо слышала звуки ночи.
— Кто, Дейви?
Он пожал плечами.
— Что толку, если я назову имя? Все массовые захоронения, которые мне приходилось изучать, были осквернены людьми, переступившими черту, когда цель начинала оправдывать средства, и цена одной жизни, или десяти, или тысячи становилась приемлемой ради достижения какого-то результата, который казался для них важным. Посмотри на людей, которые нами правят, если хочешь понять, что происходит с теми, кто слушает шепот зла. Они продают свою душу вовсе не в интересах человечества, но, видит бог, они убеждены в своей правоте.
— Я читала перевод дневников, сделанный твоей матерью. Если она не ошиблась, то Нострадамус сказал то же самое Седрику Оуэну, когда они встретились в Париже; существует сила, которая питается смертью и разрушением, страхом и болью, и этой силе необходимо, чтобы все закончилось Армагеддоном. — Она закрыла глаза, вспоминая. — «Они подчиняют людей своей воле; умных, думающих людей, уверенных в том, что они могут взять предложенную им власть и направить ее на служение добру. Но у этой власти иная суть, она ломает их всегда, а ее главной целью является сделать так, чтобы тринадцать камней никогда не соединились и не спасли нас от страшных страданий».