Кодекс бесчестия

Левашов Виктор Владимирович

– Мне так неловко, - смущенно проговорил Иванов, жадно оглядывая большое блюдо с миниатюрными бутербродами с осетриной и тарталетками с черной и красной икрой.

– Не стесняйтесь, - подбодрил его Мамаев.
– Рюмочку?

– А можно?

– Почему же нет? Водка? Коньяк?
– Лучше виски. Когда-то я любил виски. Посетитель опрокинул в рот рюмку старого скотча и начал уплетать тарталетки, выбирая те, что с черной икрой. Хватал он их с блюда руками, не перекладывая в тарелку, поспешно жевал, только что не давился. На лице Тюрина появилась такое выражение, будто его сейчас вырвет. Мамаев молча курил, внимательно наблюдал за гостем. Тот отправил в рот последнюю тарталетку с черной икрой, поискал взглядом, не затерялась ли среди бутербродиков

еще одна. Не найдя, с сожалением вздохнул и несвежим платком вытер губы.

– Можно еще рюмочку? Хоть половинку?

– Наливайте, наливайте, - радушно разрешил Мамаев.

– Значит, вы хотите, чтобы я рассказал вам свою историю еще раз? поинтересовался Иванов, наполнив рюмку так, что виски пролилось на скатерть.

– Со всеми подробностями. Тюрин оценит ее с точки зрения профессионала. Он служил в Главном управлении внутренних дел Москвы. Так что вы, можно сказать, коллеги.

– Очень приятно, коллега, - застенчиво улыбнулся Иванов.
– Очень, очень приятно. Не выпьете со мной?

– На работе не пью, - отказался Тюрин.
– Из принципа.

– Уважаю чужие принципы. Я тоже никогда не пил на работе. Ваше здоровье!.. Начну с начала. В юности я хотел стать писателем. Но так получилось, что всю жизнь прослужил в органах военной юстиции. Это тяжелая и ответственная работа. Она не оставляла ни времени, ни сил для литературной деятельности. Но я мечтал когда-нибудь написать книгу "Записки военного прокурора". И понемногу собирал материал для нее. Делал выписки из дел, снимал копии с наиболее интересных документов. Когда меня направили в ограниченный контингент советских войск, выполнявших интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан, я понял, что это будет самая значительная часть моей книги. И потому вел свои записи с особой тщательностью. Это, так сказать, преамбула. Как мы, юристы, говорим: вводная часть, - сообщил Иванов и поковырял ногтем мизинца в зубах.
– Извините, икра залипла. Совсем плохие стали зубы, а на новые денег нет. Вы знаете, сколько стоит одна пломба в "Мастер Дент, сеть стоматологии, номер набери"? Десять условных единиц! Что хотят, то и делают! Перехожу к описательной части, продолжал он.
– Было так. Однажды ночью меня вызвал командующий армией, приказал вылететь в расположение одной из воинских частей и провести там заседание трибунала...

– Вылететь откуда?
– перебил Тюрин.

– Из Кабула.

– Куда?

– Пока не скажу. Иначе моя информация утратит всякую ценность. А мне бы этого не хотелось. Трибуналу под моим председательством было приказано рассмотреть дело офицера Советской Армии, которого обвиняли в государственном преступлении. Он устроил диверсию на военном аэродроме, взорвал несколько самолетов и скрылся.

– Фамилия офицера? Или тоже пока не скажете?

– Скажу. Фамилию скажу. Майор Калмыков.

– Понял?
– спросил Мамаев.
– Поэтому сиди и слушай.

– Показания трибуналу дали командир авиационного полка, начальник аэродромной охраны и два часовых. Они показали, что обвиняемый Калмыков проник на территорию аэродрома и совершил диверсию. Он был признан виновным по статье шестьдесят четвертой, пункт "а" Уголовного кодекса, "Измена Родине", а также по статье шестьдесят восьмой, часть вторая, "Диверсия". По совокупности преступлений заочно приговорен к смертной казни.

– Разжалован и лишен всех правительственных наград, - подсказал Мамаев.

– Это естественно, это само собой, - подтвердил Иванов.

– Он служил на этом аэродроме?
– спросил Тюрин.

– Нет. Он проник на территорию аэродрома, имея поддельное удостоверение разведуправления армии.

– И в одиночку взорвал целую эскадрилью?

– У него были сообщники в аэродромной охране, три таджика. Один погиб при взрыве. Два других и сам Калмыков ушли. Были предприняты все меры по розыску, подняли по тревоге все части, разослали ориентировки. Но безуспешно. Их, вероятно, укрыли агенты моджахедов, а позже переправили в Пакистан. Чем

все кончилось, я не знаю, потому что вскоре после этого меня перевели на Сахалин. Там я и служил до выхода на заслуженный отдых. Вас заинтересовала эта история, коллега?

– Почему вы пришли с ней к господину Мамаеву?

– Он знает, - ответил Иванов и хитровато подмигнул Мамаеву.
– И вы знаете.

– Что мы знаем, это наше дело. Я задал вопрос. И хочу услышать ответ.

– Извольте, господин Тюрин. Человек я, как вы могли заметить, небогатый, развлечений у меня немного. Одно из них - люблю посидеть в зале суда. Как мы, юристы, говорим: в процессе. Кто любит телевизор, кто театр, а для меня интересный процесс лучше всякого сериала. В театре и телевизоре глупость и выдумки, а в суде - жизнь. Живу я рядом с Таганским судом. Десять минут пешочком - и я в театре. И что характерно, в первом ряду и совершенно бесплатно. И однажды, это было два года назад, попал я на замечательно интересный процесс. Судили наемного убийцу, он готовил покушение на господина Мамаева. Вы поняли, о каком убийце я говорю? Да, коллега, о Калмыкове. О том самом Калмыкове, которого в свое время я приговорил к смертной казни. В лицо я его, конечно, не знал, но фамилию помнил. Майор, "афганец". Имя, отчество. Все совпало. Сначала я хотел сообщить о нем куда следует, но, честно вам скажу, побоялся. Эта мафия, она сейчас везде. Кто меня защитит? Я промолчал. Тем более, что он получил шесть лет. Пусть себе сидит, подумал я, не мое это дело. Но недавно прочитал в газете дискуссию об амнистии. И узнал, что по ней выпускают всех, кто имеет хоть какую-нибудь награду. В одной статье упоминался наемный убийца К. Фамилия полностью не была приведена, но я сразу догадался, о ком идет речь. И подумал, что господину Мамаеву будет неприятно знать, что человек, который хотел его убить, свободно разгуливает на свободе. Мне очень непросто было попасть к господину Мамаеву на прием. Я почти неделю дежурил возле офиса. Но все же сумел пробиться, потому что проявил терпение и настойчивость. Господин Мамаев, надеюсь, не жалеет, что уделил мне немного своего драгоценного времени.

– Что скажешь, Тюрин?
– спросил Мамаев.

– Когда было заседание трибунала? Число, месяц, год?

– Как я уже доложил господину Мамаеву, это было шестнадцатого декабря восемьдесят четвертого года.

– Документы есть?

– Да, копии всех документов у меня имеются.

– Покажите.

– Обязательно. В свое время. А пока посмотрите вот это.
– Иванов извлек из папки исписанный от руки листок и передал Мамаеву.
– Это - из приговора. Как мы, юристы, говорим: резолютивная часть.

Мамаев пробежал взглядом текст и передал листок Тюрину.

– Филькина грамота, - прочитав, оценил Тюрин.
– Нет ни фамилий, ни регистрационного номера.

– Все есть, - уверил его Иванов.
– Все документы будут представлены вам в полном виде.

– Копии?

– Да.

– Нотариально заверенные?

– Нет, конечно.

– И что с ними делать?

– По ним вы затребуете в архиве подлинники. Вы будете знать, что и где искать. И вам будет с чем идти в милицию, чтобы объявить Калмыкова во всероссийский розыск, - вежливо объяснил Иванов и обратился к Мамаеву: - Как я понял из вашего телефонного разговора с неизвестным мне господином, вы намерены немедленно это сделать. Правильно, господин Мамаев. Как мы, юристы, говорим: преступник должен сидеть в тюрьме. Извините, у вас тут есть туалет?

Тюрин указал на дверь в санузел, подождал, пока Иванов скроется за ней, и вопросительно взглянул на Мамаева:

– Про какой разговор он сказал?

– Звонил Пастухов, - неохотно ответил Мамаев.
– Я сказал, что заказ отменяю, потому что завтра Калмыкова объявят во всероссийский розыск.

– Сказал при нем?

– Да, при нем.

– Петрович, тебя кто за язык тянул?
– разозлился Тюрин.
– Этот засранец теперь матку из нас вывернет!

– Ерунда, - отмахнулся Мамаев.
– Какие у него запросы!