Кодекс скверны. Предтеча
Шрифт:
И вот уже вместо отца перед ней добродушное лицо старой Нанни, которое тут же сменилось на Максиана с хитрой улыбкой на губах. Лица, знакомые и давно позабытые, мелькали одно за одним, словно ветер перелистывал страницы открытой книги. Голова закружилась от мелькающих образов, которые вскоре слились в сплошную белую полосу. В ушах зазвенело от голосов.
– Она слишком мала для такого! – прозвучало вдруг отчётливо, и гомон стих.
Ровена рассматривала застывшее лицо Севира со строгим взглядом из-под нахмуренных
– Слишком мала… – повторил голос и образ ослепительно ярко вспыхнул.
Она зажмурилась, выждала, пока свет перестанет бить в лицо, а когда открыла глаза, обнаружила, что стоит посреди засыпанной песком площадки. Вокруг неотличимые друг от друга фигуры в чёрной, до боли знакомой, форме. Вдалеке слышны приглушённые крики. Солнце нещадно палит над головой.
Терсентум. Она снова вернулась в тот день.
Ровена медленно повернула голову в надежде увидеть отца. Её догадки подтвердились. Он стоял рядом и молча наблюдал за осквернёнными.
– Папа? – позвала она.
Он не шелохнулся.
– Папа, это я! Прошу, ответь!
– Храни свою тайну или окажешься на их месте, – его голос, подчистую лишённый интонации, звучал неестественно холодно. – Или окажешься на их месте. На их месте!
Последнюю фразу он прокричал и резким, неестественным рывком, обернулся на неё. Ровена едва сдержала крик: багровые, как кровь, глаза сверлили немигающим взглядом.
– Вы осквернённая! – вдруг воскликнул он голосом Восемьдесят Третьей.
Слова прозвучали как обвинение. Ровена вдруг ощутила неистовую злость за то, что та так беспардонно копалась в её голове, заняла место отца, а теперь ещё и упрекает в чём-то.
– Не смей осуждать меня! – она вцепилась пальцами в плечо лжеотца.
Земля под ногами задрожала, песок слился с фигурами в сплошную полосу, которая с бешеной скоростью завертелась вокруг. Пальцы скользнули по воздуху: Восемьдесят Третья куда-то исчезла. Ровена не успела ничего сообразить, как снова очутилась на площадке, точь-в-точь как прежняя, разве что вместо деревянной ограды – каменная, а песок белый, будто снег.
У ног валялся мальчишка, на вид не старше двенадцати. На бритой голове кровоточила неглубокая рана. В отчаянии он вцепился в плечи сидящей сверху девчонки, в которой Ровена сразу же узнала Восемьдесят Третью и тут же с удивлением обнаружила, как отчётливо чувствует всё, что и невольница: пальцы мальчишки, впившиеся в кожу сквозь грубую ткань, ноющую боль в левом боку, хрупкое горло в ладони.
Мальчишка брыкался как мог. Щёку обжёг удар, второй чудом не угодил в правый глаз. Его сопротивление начинало злить: упрямец никак не хотел сдаваться. Крики соратников только распаляли ярость. Она сильнее сжала горло соперника и ощутила приятное покалывание в ладони.
Всё произошло само собой. Она просто открылась зову, а рука стала проводником. Горячей волной хлынула чужая жизнь, наполнила щекочущей лёгкостью, чувством полной неуязвимости, неукротимой мощи.
Мальчишка вскрикнул и попытался вырваться. Поняв, что ему это не под силу, он вытянул дрожащую от слабости руку и поднял три пальца вверх, принимая поражение.
Бой окончен, но жажду уже не остановить. Хотелось ещё и ещё, и пускай только посмеют помешать! Энергия переполняла, опьяняла, вскружила голову. Она неуязвима! Она бессмертна! Никому её не остановить!
Всё это Ровена пропускала сквозь себя, находясь одновременно и в теле Восемьдесят Третьей, и в стороне, как обычный наблюдатель. Она с наслаждением вкушала божественную сладость чужой жизни, принадлежавшей теперь им обеим. В эйфории наблюдала за тонкими струйками крови, сочащимися из глаз Восемьдесят Третьей и думала, что именно так плачут боги.
Боль сотнями острых осколков пронзила тело и её отбросило назад, в непроглядную пустоту. Издалека донёсся едва уловимый щебет птиц. Озорной ветерок коснулся щек, обдав приятной прохладой.
– Принцесса?
Она открыла глаза. Перед ней сидела Восемьдесят Третья. Лицо побледнело, губы пересохли, скулы заметно заострились. Как это знакомо: использование дара отнимает очень много сил.
– Тот мальчик… – Ровена ощутила жуткую слабость и прислонилась к дереву. – Что с ним стало?
Восемьдесят Третья осеклась:
– Я не хотела, чтобы так вышло. Потеряла контроль…
– Не вини себя. Ты была ещё ребёнком. Намного хуже те скоты, которые заставляют детей проливать кровь, – Ровена провела ладонями по лицу. – Но как я вообще там оказалась?
– Могу только догадываться, госпожа. Такое со мной впервые.
Выходит, прикоснувшись тогда к лжеотцу, она попала прямиком в память к Восемьдесят Третьей? Впрочем, это не то, о чём стоит сейчас беспокоиться. Куда важнее, что она скажет. Теперь от неё зависит слишком многое. Пути назад уже нет и остаётся надеяться, что не ошиблась.
– Второй раз за последний месяц моя жизнь в твоих руках, Восемьдесят Третья, – осторожно заговорила Ровена. – Ты ведь понимаешь, как я рискую?
Та опустила голову, перебирая пальцами смятые стебли травы.
«Молчит… Неужели откажется? Ну скажи хоть что-нибудь, умоляю!»
– В ваших воспоминаниях я видела Севира, – медленно проговорила она. – Он ещё жив?
– Не имею ни малейшего представления. Откуда ты его знаешь?
– Нет ни одного осквернённого, кто бы не знал о нём. Он, как и Первый, настоящая легенда!
– Первый? Кто это?
– Первый раб Легиона, – пояснила Восемьдесят Третья. – Севира тоже можно назвать первым. Первым, кто получил право носить имя и…
– Был освобождён моим отцом, – завершила за неё Ровена.