Кофе в бумажном стаканчике
Шрифт:
Пожилой профессор Измайлов при виде внука искренне удивлялся ему, даже пытался знакомиться, считая, что в его доме гостит какой-то дальний родственник или сын родственников. Когда ему напоминали, что это его старший внук, он изумленно качал головой: «Как быстро мальчик вырос!», — и тут же забывал о нем. Впрочем, Сергей со временем стал замечать лукавые огоньки в глазах деда. А после того, как он ему однажды незаметно подмигнул, Сергей уверился в том, что дед таким способом забавлялся, пытаясь хоть немного разрядить обстановку в доме и оградить себя от ненужных разговоров по поводу его приезда.
Для его отца — Владимира
Всеобщий баловень Марк старшего брата терпел с трудом и тешил свое самолюбие тем, что подстраивал ему мелкие пакости. Он радовался, когда ему удавалось убедить бабулю в том, что именно Сергей съедал в доме все сладости, потому что до этого долго голодал в кадетской школе. Милочка и бабуля младшенькому верили, на старшего смотрели жалостливо. Это заставило Сергея замкнуться в себе и проводить время в одиночестве — доказать обратное он не мог. Став подростком, Сергей совсем перестал общаться с братом — они практически не встречались в просторном доме, что вполне устраивало обоих.
И только бабуля в Сереженьке души не чаяла, пыталась баловать, обижалась на его необщительность, просила домочадцев быть с ним поласковее. Она единственная по-настоящему гордилась его успехами в кадетской школе, два раза в год обязательно приезжала в Киев, постоянно звонила и даже писала письма, в которых пространно рассказывала о своих домашних проблемах и успехах деда на поприще науки. Сергей был благодарен ей за это и наедине отвечал взаимностью. При остальных членах семьи с бабулей он был также сдержан, и она, искренне досадуя, изменить это не могла. В выпускном классе кадетского корпуса судьба Сергея была предрешена — бабуля позаботилась о том, чтобы сразу после каникул он был принят в военную академию и продолжил обучение в столице.
Когда Сережа с отличным аттестатом вернулся домой, бабуля устроила шикарный праздничный обед, на котором все говорили только о его будущих военных успехах — будто пытались внушить мысль о том, что это единственный его путь. Даже подвыпивший Владимир Витольдович расчувствовался и осторожно высказал сожаление, что старшему сыну придется так надолго уехать. Марк и Милочка были веселы и довольны — отныне они становились в доме полноправными хозяевами, зная, что Сергей им помешать не сможет — слишком заманчивое будущее подготовила ему бабуля. И только дед молчал и внимательно поглядывал на Сергея, будто размышлял о чем-то своем, что никак не вязалось с общим разговором. Виновник торжества на вопросы родственников отвечал односложно, в общем разговоре не участвовал, с облегчением думая о том, что скоро он их всех благополучно забудет.
Поздним вечером Сергей вышел в сад — в соседней комнате Марк громко включил музыку. Низкие басы беспрестанно ухали и нестерпимо раздражали, хотелось побыть в тишине. Он устроился за пышными кустами форзиции на мраморной лавке и задумался. В черном смоляном небе ярко горели звезды. Казалось, достаточно подставить ладони, и все они скатятся ему в руки сверкающими холодными горошинами. В небольшом круглом бассейне мерцали изломанные отражения ярко освещенных окон. Он равнодушно подумал, что этот современный богатый особняк всегда был ему чужим, а будущее давно не пугало. Совсем скоро он окончательно вылетит из родительского гнезда. Хотя… Какое оно родительское? Так, всего лишь место, где он прописан. Во всяком случае, он намерен сделать все возможное, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.
Внезапно сзади него со стуком распахнулась дверь, на галерею вышли дед с бабулей. Дед закурил трубку, сладковатый аромат кубинского табака донесся до Сергея. Внука, сидящего за кустами, они не заметили и продолжили начатый разговор, который явно был непростым.
— …Жаль, что Сережа уедет навсегда. Мне кажется, он не глупый парень, почему бы ему не пойти в медицину?
Это сказал дед, и Сергей искренне удивился — он давно был уверен, что дедуля редко его замечал и уж тем более вряд ли о нем думал.
Дед продолжил:
— Ну, сама подумай, ты хочешь его убрать из дома, как это сделала восемь лет назад, и только потому отказываешь ему в будущем. А ведь я мог бы ему здорово помочь, у меня сейчас большие возможности, и он продолжил бы нашу медицинскую династию. Ты ведь ломаешь ему жизнь!
Бабуля ответила жестко, будто отрубила:
— Он мешает Милочке и Володе! Я не хочу иметь в доме постоянные проблемы и истерики. А твою династию продолжит Марк, он далеко не глуп!
Дед горько рассмеялся:
— Марк? Не смеши меня! Никогда не доверю ему скальпель! Может, все-таки поговоришь с Сергеем? Я у него особого рвения к карьере военного пока не увидел. Ему все равно, куда, лишь бы подальше отсюда.
— Не будет этого! — бабулин голос прозвучал твердо. — Сейчас все распределено, как надо, никто не пострадает. Сережа должен уехать, жизни ему здесь не дадут. Я вижу, как они все на него настороженно смотрят, и не могу этого допустить. Он мне слишком тяжело достался. Здесь ему точно поломают судьбу. Защищать его дальше я уже не смогу, нет сил, я старею.
— Ладно-ладно, — дед сдался, — а вообще-то жаль. Я давно к нему присматриваюсь. Серьезный парень, вдумчивый, — и он, не дожидаясь ответа бабули, ушел с балкона.
Бабуля постояла некоторое время, горестно вздохнула и скрылась в комнате, раздраженно захлопнув балконную дверь. Сергей остался сидеть на скамье оглушенный. Ничего нового он о себе не услышал, но вдруг с какой-то щемящей ясностью восемнадцатилетнего юноши понял, что ему давно отказали в праве на собственный выбор — еще с того момента, как Милочка перестала его считать собственным сыном, а его место занял избалованный Марк. Он мешал им всем с самого рождения, и сейчас они с нетерпением ждали завершения этой затянувшейся многолетней истории — его удачного поступления в академию, в котором никто не сомневался, потому что так решила бабуля.