Когда была война
Шрифт:
Белозёров дал команду остановиться. Они с Максимом удивлённо переглянулись, но ничего не сказали друг другу, а лишь снова уставились в карту.
– Всё верно, - протянул Белозёров.
– Тут должен быть лес. Штабная карта, хорошая, не должна врать.
– Старая поди.
– Максим показал пальцем на потёртый, порядком истрёпанный сгиб.
– Лет-то ей сколько?
– Да года нет.
Немцев не было. Почему-то не было никого вообще - ни
***
Даша проснулась с рассветом от режущей боли в животе. Затылок невыносимо ломило, всё тело ныло от долгого лежания на жёстких деревянных нарах. Она кое-как сглотнула и приподняла голову. В глазах потемнело. Горло царапало, нестерпимо жгло - уже четвёртый день - но она никому об этом не говорила. Язык распух и стал похож на губку, заполнил весь рот, мешая дышать.
Даша знала, что заболела - может быть, воспалением лёгких, а может, и чем-то другим, но молчала. Болезнь означала отправку в ревир, где её ждёт неминуемая смерть. А она хотела жить. Потому что скоро за ней придёт папа.
Она с трудом села, натянула на плечи драное стёганое одеяло, что два месяца назад выменяла у какой-то женщины на порцию супа из брюквы, и осмотрелась. Что-то было не так, но Даша никак не могла понять, что именно. Перед глазами стелилась пелена, в ушах стучало. Она сползла со своего верхнего яруса и без сил повалилась на мёрзлый земляной пол.
На нижнем ярусе лежала женщина - та самая, которая раньше спала рядом с Дашей. Остановившийся мутный взгляд смотрел в потолок, рот приоткрылся, обнажая редкие, сплошь источенные кариесом кривые зубы. Худые руки, похожие на обтянутые кожей кости лежали на груди, в скрюченных пальцах был зажат маленький нательный крестик.
Даша, ни секунды не колеблясь, стянула с неё робу. Она всё равно умерла, какая ей теперь разница, а живым нужно греться. Кожа её была ледяной, тело закоченело. Наверное, в самом начале ночи умерла, вот и успела остыть. Даша равнодушно посмотрела на её лицо, натянула на себя рубашку с красным треугольником на кармане и снова накинула одеяло. И только тут поняла, что же было не так - тишина. Она наполняла их холодный, продуваемый всеми ветрами барак, расползаясь по углам, она казалась неестественной, ненастоящей, как в страшном сне. Ведь здесь никогда не бывает так тихо.
Она осторожно, стараясь не шуметь и замирая от каждого шороха, прокралась ко входу. Ни неумолчного лая овчарок, ни грозных окриков эсэсовцев, ни обычного воя сирены. Апельплатц пустовал. Ветер раскачивал лампу над входом в помещение администрации, и та громко скрипела проржавевшей цепью.
Никого.
Из соседнего барака кто-то выглянул, но тут же юркнул назад. Даша тоже прикрыла створку ворот. Куда это подевались все немцы? Просто исчезли? Ушли? Но почему?
Она снова выглянула. Кирпичные постройки и дома безразлично взирали на неё своими узкими глазами-окнами
Люди понемногу выходили из бараков и смотрели друг на друга с немым вопросом и страхом в глазах. Где немцы? Что сейчас будет? Они приняли решение убить всех разом, и поэтому покинули территорию лагеря? Что происходит?
Откуда-то донеслись голоса, топот ног. Даша обернулась и застыла. Она была уверена, что увидит эсэсовцев, но вместо них прямо к ним направлялись другие люди. В другой форме. Она сделала шаг назад и прижалась спиной к дощатой стене барака. Неизвестно, чего нужно ожидать от этих людей; а вдруг они ещё хуже немцев?
– Это наши!
– хрипло закричал кто-то.
– Наши! Русские!
– Красная Армия!
– Наши!
Солдаты с изумлением и ужасом озирались вокруг, распахивали ворота бараков, входили внутрь. Даша всё так же стояла у стены и наблюдала за происходящим. Красная Армия. Они наконец-то пришли. Только вот как реагировать, как себя вести Даша не знала - она настолько привыкла к лагерным правилам, к эсэсовскому распорядку, что просто боялась что-то делать, и поэтому только смотрела.
Солдат становилось всё больше. Заключённые бежали к воротам, через которые их каждый день водили на каторжные работы под музыку оркестра, и Даша побежала вслед за ними. Если все идут туда, значит, можно.
Ещё издали она увидела танк. Он, громко скрипя гусеницами и ревя мотором, ехал прямо на закрытые на цепь ворота. Кованые металлически створки не выдержали и с грохотом рухнули на подёрнутый тонким слоем льда асфальт. Заключённые ликовали. Они кричали, прыгали, из последних сил ковыляли прямиком к танку, падая и снова поднимаясь, хватали солдат за рукава. Но большинство узников всё так же оставалось в бараках, потому что не могли не то, что дойти сюда, но даже и просто подняться с нар - от недостатка сил.
Один из солдат со слезами на глазах протянул кому-то ломоть хлеба. Человек упал на колени и дрожащими руками принял подарок, а потом сел на землю и жадно впился в него зубами.
И тут Даша увидела его. Папу. Он шёл по дорожке, оглядываясь вокруг и заложив руки за спину, а за ним спешили двое солдат с автоматами. Папа о чём-то переговаривался с другим мужчиной, что шагал с ним рядом. На них обоих были надеты фуражки - значит, они офицеры.
Она быстро двинулась в их сторону, потом, не выдержав, перешла на бег. А что, если папа не увидит её, пройдёт мимо, не отыщет? Это пугало Дашу больше всего. Она была уверена, что он пришёл сюда, чтобы освободить её, иначе не было бы тут всех этих солдат. Папа ведь офицер, командир. У него в подчинении, наверное, целый полк!