Когда цветут камни
Шрифт:
У крыльца послышался стук:
— Васильевна, можно к тебе?
Татьяна Васильевна открыла дверь. На пороге стояла бабка Ковалиха. Она подошла к крыльцу задами, через огород. С нею солдатка Котова. Они спешили повидать Фрола Максимовича, а он еще затемно ушел с ружьем посидеть на глухарином току, оттуда, сказал, пойдет за перевал к лесорубам — посмотреть, как готовят плоты к сплаву. Там что-то не ладится.
— Заходите. Только Фрола нет, и я сейчас на промывку песков иду, — сказала Татьяна Васильевна так, словно перед ней были не солдатка Котова и бабка Ковалиха, а понятые от участкового милиционера, пришедшие посмотреть вещи, которые
— А мы не знаем, куда нам деваться. Хоть на край света беги, — пожаловалась ей бабка Ковалиха.
— Что так? — спросила Татьяна Васильевна уже смягченным голосом.
— Вот пришли сказать Максимычу: рушится наше артельное дело. Стыдно у него помощи просить. Третьяковский участок мы ему не уступили, костили его на чем свет стоит, а золота дать не можем — вода душит. Пришли поговорить — вредительство вокруг нашего участка началось…
— Не пойму я тебя, Архиповна!
— Чего тут не понимать! — вступила в разговор Котова. — Позавчера ночью наши пески ополовинили, а сегодня воду в шурф направили. От зависти вредят, думают, что если третьяковский участок нам отдали, так у нас золота греби ковшами… Я не уверена, будет ли что и этих песках завтра, и не знаю, чем я буду кормить ребятишек послезавтра…
— Приходи ко мне, поделюсь ради детей, чем могу, — от всего сердца предложила Татьяна Васильевна, уловив неожиданный поворот дела.
— Да разве в этом дело… — Поверив в доброту сердца жены парторга, Котова заплакала.
— Прости нас, Васильевна, — сказала бабка Ковалиха, — не с этого надо было начинать разговор… Уступило нам государство третьяковский участок — это хорошо. Но ведь старатели — народ жадный. Увидели они, что женская артель взялась за этот участок, и налетели, как воронье. Со всех сторон ведут шурфы и штольни под наш бугор. Кто воровски, кто в открытую. И начался беспорядок… Откровенно тебе скажу: думала я со своей артелью показать себя на третьяковских шурфах и убедить государство, что мы, бабы, правы. А сунулись — и провал. Он, этот костлявый жима, Третьяков, — пусть отольются ему наши слезки на том свете — богатые-то пески перед своей смертью нарочно затопил, к ним не подступишься. Надо бугор сносить. Это нам, бабьей артели, не под силу. А тут еще вредительства. Сегодня ночью кто-то обвал сделал в нашем шурфе…
— Кто же это решился пакостить теперь, когда у людей горячая пора? — с искренней жалостью в голосе посочувствовала Татьяна Васильевна.
— Кто… Есть кому, Васильевна.. Из тайги приходят, — сказала бабка Ковалиха, не подозревая, что эти слова напомнят Татьяне Васильевне о том, что она старалась забыть. — Еще зимой, сказывают, к Пимщикову наведывались. Да и Семка Корноухий, он хоть и скрылся, а из нашей тайги нипочем не уйдет.
Татьяна Васильевна уперлась глазами в пол и сухо ответила:
— Вот уж не знаю, как быть. — И, не поднимая глаз, так же сухо посоветовала: — Об этом надо с Фролом потолковать… Приходите вечером…
Привязав узелок с продуктами к поясу, она заспешила к выходу. Ее очень смутил разговор о Семке. Ей вдруг показалось, что они знают, как она собиралась послать гостинцы в тайгу с Семкой, который уверял ее, что там скрывается Василий.
Бабка Ковалиха и Котова вышли вслед за Татьяной Васильевной на крыльцо.
— Значит, Максимыч будет только к вечеру? — спросила Котова.
— В контору сначала зайдите, может, он там раньше появится. Там и поговорите.
Не оглядываясь, Татьяна Васильевна пристроилась к группе женщин, что шли к шумящим вдали мониторам. Целые горы, земли смывает нынче вода. Тракторы-канавокопатели помогли людям соединить горные ручейки, создав сильные потоки. Это выполнено по проекту Максима. И как пришла ему в голову такая счастливая мысль? Ум-то у него вроде бы неподвижный, не как у Василия, а вот придумал же такое, еще до войны придумал.
И снова полегчало на душе у Татьяны Васильевны. Она еще не могла разобраться, что происходит с нею, только чувствовала — скоро люди скажут ей спасибо за Максима, и материнскому сердцу стало радостней, И думала она сейчас о золоте иначе, не так, как привыкла думать прежде. Сколько горя и мук приносило людям золото, когда его добывали как попало и каждый для себя! Другое дело теперь — в разрезе, на государственных разработках. И почему это Фрол не может убедить бабку Ковалиху и ее артель поступать так, как делают сейчас многие старатели? Не плакала бы сегодня солдатка Котова, не боялась бы шарлатанов, что заваливают шурфы…
А Фрол Максимович в этот час был в тайге. Он сидел под кедром, ждал глухарей. Сидел тихо, неподвижно, с централкой под боком. Рядом лежала Дымка.
Заправские охотники не берут собак на весеннюю охоту, тем более на глухариный ток; Фрол Максимович взял Дымку только потому, что собака нужна была сегодня для другого дела. Приказав ей строго: «Лежать!» — он задумался.
В последнем письме Максима было что-то такое, что все дни точило отцовское сердце. Очень уж странной показалась Фролу одна фраза: «Василий стал совсем неузнаваемым, очень переменился и почему-то домой не рвется, будто боится там кого-то». Боится?.. Такое слово Максим обронил в письме не случайно. И о себе тоже странно пишет: «Кто я теперь — инженер или офицер? Не знаю». Вроде намек делает — не жди меня, отец, так скоро на прииск. Хорошо, что Москва вызов ему дала. Теперь небось ругает себя за то, что отцу свои сомнения высказал. По всему видать, придется ему торопиться домой…
Задумался Фрол Максимович. А перед ним в центре полянки, между кедрами, расправив хвост красивым веером, хорохорился черный, с сединой на зобу старый токач. Бороздя крылом землю, он выписывал замысловатые зигзаги, роняя из открытого клюва слюну. Серые, с золотистыми перышками на боках копалушки [5] , прихорашиваясь, бегали за токачом — собирали его слюну. Сюда же на полянку спустился еще один самец. Он тоже расправил хвост и стал подманивать к себе копалушек. Те незамедлительно покинули старика, у которого от ревности на зобу поднялись перья. Вытянув шею и выставив клюв стрелой, он с разбегу набросился на соперника.
5
Глухари, самки глухарей.
Первая атака для старика сложилась удачно. Он отбросил молодого на край полянки; однако вскоре попятился сам и угодил прямо в скрадок забывшегося охотника.
Дымка, зорко наблюдая за происходящим, вытянулась возле Фрола Максимовича, прижалась к земле, ждала выстрела. Ей сказано: «Лежать!» Но сколько же можно терпеть? Драчуны уже заслонили ей выход. И она заворчала, предупреждая Фрола Максимовича — пора, или я сама расправлюсь с ними.
— Ну-ка, вы, — очнувшись от дум, сказал Фрол Максимович. — Отойдите-ка подальше.