Когда цветут реки
Шрифт:
Всюду золоченые буквы вывесок, витрины, балконы с пестрыми флагами, повозки, тюки с товарами, снующая толпа торгашей, военных, искателей наживы — вот картина шанхайской набережной, которая открылась перед мальчиком Ван Ю, когда он прибыл на джонке купца Фу из Долины Долгих Удовольствий.
Чай! Шелк! Опиум! Прибыль! Эти слова звучали в Шанхае с утра до вечера на всех языках. Перед ошеломленным Ю мелькали синие куртки английских военных моряков, пестрые тюрбаны индийских солдат, широкополые шляпы американцев, блестящие цилиндры консулов и богатых торговцев, треугольные капюшоны католических монахинь. Копыта лошадей
Чай! Шелк! Опиум! Прибыль!
Слово "опиум" произносилось вполголоса, зато слово "прибыль" громко раздавалось на всех перекрестках. Шанхай — золотое дно, здесь можно разбогатеть за два месяца, можно получить огромную прибыль, можно продать любой негодный товар. Полуголодный искатель счастья из Европы или Америки, продувшийся картежник, прогоревший золотоискатель мог завести здесь паланкин и шестерых слуг. А главное, труд здесь дешевый, за китайскую работу платят гроши; один доллар — здесь целое состояние!
Ван Ю мало разбирался в способах обогащения. Он прятался за тюками на набережной и, разинув рот, смотрел на джонки, быстроходные американские "клиперы", которые доставляли в Шанхай опиум вдвое скорее, чем английские корабли. По реке Хуанпу, пеня воду колесами, спускались и поднимались пароходы с высоки-Шми черными трубами. Из труб валил дым, застилая всю набережную. Боцманы и шкиперы ругались на языках английском, французском, португальском, испанском, голландском, малайском и даже иногда на китайском. Но этот китайский язык был меньше всего похож на тот, к которому Ван Ю привык с детства.
Однажды какой-то американский моряк, от которого сильно разило можжевеловой водкой, наткнулся на Ю, схватил его за косу и стал угрожать, что утопит бедного мальчика в реке Хуанпу.
Ю обиделся. Всю жизнь ему приходилось терпеть щелчки и побои, но выносить грубости иностранца было вдвойне горько. Ю даже попытался лягнуть ногой это порождение злых сил, но до этого не дошло, потому что его коса неожиданно перешла в цепкие руки Фу.
— Как ты здесь оказался? — грозно спросил Фу. — Разве ты не знаешь, что моим слугам запрещено разговаривать с иностранцами? Беги в лавку.
Лавка Фу ничем не отличалась от других лавок "китайского города". Это была небольшая каморка, широко открытая на улицу. Вырезанные из дерева вьющиеся растения, богато вызолоченные, образовывали внутри лавки алтарь, в середине которого возвышалось в золотой раме размалеванное изображение бога войны. Перед ним горели лампады и красовались букеты бумажных цветов.
С утра Фу усаживался за лакированный столик. Щелкали маленькие китайские счегы, разделенные посредине планочкой; на них считают одновременно с двух сторон.
Улица врывалась в лавку. Колбасник зазывал прохожих, трубя в раковину. Нищие монотонно пели. Стучали игральные кости. Напротив лавки, под раскрашенным зонтом, чтец, бывший студент, гнусаво читал вслух "Историю трех царств" [27] *'. На дворике перед храмом богини Милосердия располагался продавец сластей с поджаренными земляными орехами, бананами из Кантона, ананасами, арбузами, разрезанными на мелкие кусочки, и плитками пастилы. Проходили крестьяне
27
* "История трех царств" — китайский исторический роман; повествует о борьбе трех государств — Вэй, У и Шу, образовавшихся в Китае в III веке.
На рынке у реки Хуанпу все гудело слухами. Рассказывали о каких-то подметных письмах, которые передавались из рук в руки, из лавки в лавку. Караулы зорко оглядывали лодочки, стайками шнырявшие по реке, Вчера правитель области приказал казнить тридцать человек, подозреваемых в сношениях с тайпинами, и головы их висели в клетках на городской стене.
Но это никого не успокоило. Дело в том, что у горожан вдруг начали исчезать косы. Это происходило незаметно, большей частью на рынке. Легкий толчок в спину — и изумленно оборачивавшийся житель Шанхая оставался без косы. Сзади болтался жалкий пучок, рассеченный, по-видимому, бритвой.
— Это "Саньхэ", — говорили на рынке. — Это опять появилось "Общество Неба и Земли"… А может быть, это и "Малые Мечи"…
Правитель области издал приказ, в котором запрещалось говорить о тайных обществах. На следующий день на воротах его дворца появился огромный красный иероглиф, означающий "позор". Никакими средствами не удавалось его отмыть. Пришлось скоблить ворота.
В полутемных лавчонках и мастерских у реки целый день не прекращались шепот и возня.
Ю было запрещено выходить из дому. Он помогал Фу в лавке: доставал товар, развертывал перед степенными покупателями тончайшие шелковые ткани Кантона и Сучжоу и подавал чай. Часто разговор велся пот лунамеками. и тогда Ю приказывали убираться в заднюю каморку. Ю снова терпел щелчки и побои. Нельзя было сказать, чтоб Фу был добряк. Он отличался от покойного Ван Чао-.ли только тем, что бил не из любви к искусству, а за дело. Зато есть он давал меньше, чем "отец", — два раза в день крохотную шепотку риса.
Чаше всех в лавку заходил Чжу И, старшина шелкового ряда.
Он садился, степенно поглаживал длинный подбородок и подозрительно водил кругом своими хитрыми глазами.
— Стоит ли говорить обо мне? Я скромный торговец. Моя торговля ничтожна. Увы! Тайпины. как говорят, уничтожили таможенные заставы. Это поошряет торговлю. Торговля нуждается в поощрении. Можно. ли сказать, что шанхайские чиновники и правитель поощряют торговлю? Нельзя! Увы! Если так будет продолжаться, то мы разоримся. Одни подарки здешним чиновникам стоят больше, чем половина товара. Тайпины, как я слышал, не трогают купцов. Можем ли мы сказать про себя, что мы их враги? Нет! Мы не враги им. Я скромный торговец… Кто это там шевелится в углу?