Когда герои восстают
Шрифт:
Фрэнки держался за живот, смеясь рядом со мной, а я начала небольшой победный круг вокруг своего мужчины.
Это длилось недолго.
Длинная рука Данте обвилась вокруг моей талии и притянула меня к себе. Я столкнулась с его грудью с охом, а затем была поднята вверх, в его объятия, его руки поддерживали мой живот.
Оружие упало на землю, поэтому я запустила пальцы в короткие волосы Данте и посмотрела на него сверху вниз.
— Я говорила тебе, что стану метким стрелком, — невозмутимо заявила я.
— Ты стала. — он не совсем улыбался, но его глаза танцевали, как ночное небо, усеянное созвездиями. — Я знал, что у
— Потому что я гениальна? — поддразнила я, чувствуя себя легкой как воздух, настолько легкой, что могла бы улететь, если бы Данте не держал меня в своих больших объятиях.
— Si, splendido (пер. с итал. «да, великолепна»), — торжественно согласился он.
Я поцеловала его.
Мои руки не выпускали его, пока я наклонилась, чтобы захватить его губы, и его вкус заставил мою голову раскалываться даже больше, чем победа. Он поел свежеприготовленные тараллини, соль и дрожжи еще оставались на его языке. Я прикоснулась к нему своим языком и застонала, когда его руки сомкнулись на моей попке.
— Вау.
Голос был знакомым, но я была слишком погружена в Данте, чтобы сразу его распознать.
Я наклонила голову, целуя его глубже.
— Никогда в жизни не видела, чтобы моя сестра с кем-то целовалась, — насмешливо прошептал рядом тот же голос, теперь уже смеющийся.
Этот голос.
Говорит по-английски с итальянским акцентом, от которого она так и не смогла избавиться, и с британским оттенком. Через несколько лет она могла бы даже говорить точно как Данте.
Я отстранилась, задыхаясь, и тут же повернулась в сторону голоса.
А там стояла она.
Моя Козима.
Жаркое итальянское солнце обжигало ее оливковую кожу, все еще карамельную несмотря на то, что она пережила холодную британскую зиму, а ее длинные, густые волосы свисали черными волнами до пояса. На ней было одно из тех красивых платьев, которые она всегда любила, с цветочным узором, обнимавшее ее извилистые формы и позволявшее ее открытой коже говорить.
Она выглядела прекрасно.
Но еще больше она выглядела счастливой.
Причина этого заключалась в том, что он стоял немного впереди и сбоку от нее, будто мы были угрозой, которую он должен был отгородить от своей любимой жены. Александр Давенпорт был самым страшным мужчиной, которого я когда-либо знала, несмотря на его красоту. В его взгляде виднелась скрученная неподвижность хищника, всегда готового к нападению, настороженность, которая не ослабевала даже тогда, когда он якобы расслаблялся на диване с Козимой. Казалось, он был готов к нападению в любой момент, и я не сомневалась, что любой его враг пострадает и умрет быстрой, но ужасно жестокой смертью.
Данте обладал такой же способностью к жестокости, но его способность была скрыта под слоями обаяния.
Александр позволял видеть это в своих серебряных глазах, острых, как оружие. Несмотря на то, что на его лице было слегка озадаченное выражение, когда он смотрел на нас, он все еще выглядел герцогом Грейторном в своем костюме от Сент-Обина.
Теперь я видела это сходство, которое поначалу было трудно найти между братьями. Данте и Александр были ночью и днем, светлым и темным, совершенно контрастными по своему окрасу, а затем снова похожими по характеру. Но оба они были массивными мужчинами, высокими и широкоплечими, хотя Данте был более мускулистым. Их черты
Любовь к Данте была настолько новой, а моя жизнь настолько сильно отличалась от всего, что было до этого, что, честно говоря, я не задумывалась о том, что мои брат и сестры могут подумать о наших отношениях.
Реальность облила меня холодной водой. Я почувствовала, как затряслись ноги, когда мои мысли перешли в арктическое состояние, как по-другому я чувствовала себя в объятиях Данте, словно он держал меня в плену, а не поддерживал.
Почувствовав изменения, Данте медленно опустил меня вниз, сантиметр за сантиметром прижимая к своему телу, пока я не оказалась на ногах, но вровень с ним. Он прижимал меня, положив руку на поясницу, его ладонь тянулась по всей длине моей талии, его пальцы загибались на противоположном бедре.
— Это Неаполь, за нарушение границ вас могут убить, — сказал Данте странным механическим голосом, в котором не было ни тени подтекста. — У нас тут есть меткий стрелок, который может отстрелить вам мочки ушей.
Глаза Козимы заплясали, когда она придвинулась ближе, огибая Александра и не упрекая его за глупую защиту.
— Я довольно привязана к своим мочкам ушей. Тем не менее, я знаю точно, что на вилле Роза мне всегда рады.
Данте приподнял бровь и холодно посмотрел на нее. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что он подражает своему брату, который стоял точно в такой же позе позади Козимы. Я слегка рассмеялась, а затем закашлялась, скрывая это.
— Почему ты так думаешь? — спросил Данте.
— Ну, во-первых, дом назван в честь моей матери, — сказала она с легким смешком, ее глаза были устремлены на Данте, поэтому она не заметила, как я нахмурилась. — А во-вторых, здесь живет мой лучший друг и сестра. Очевидно... вместе.
— Я не спрашиваю у тебя разрешения, если ты на это намекаешь, — резко возразил он.
Я поняла, что затаила дыхание, что причиной моего напряжения была возможность неодобрения и порицания Козимы. Я уже сталкивалась с тем и другим, когда не справилась с романом Дэниела и Жизель так изящно, как должна была, и воспоминания о ее критике все еще мучили меня.
— Думаю, я не спрашивала у тебя разрешения встречаться с Ксаном (прим. Ксан — сокращенно от Александр), — легко согласилась она. — Но телефонный звонок с объявлением об отношениях не был бы лишним. Особенно потому, что мне пришлось прочитать в газете, что ты сбежал из страны, Ди.
Мы оба слегка вздрогнули. Данте посмотрел на меня и улыбнулся этой маленькой улыбкой, которая была предназначена только для меня, больше похожей на секрет, спрятанный между его искривленными губами, чем на выражение лица.
— Мы были заняты, — признался он, его голос был мягким, интимным, когда он смотрел на меня и убирал прядь рыжих волос за ухо.
Я попала в ловушку этих обсидиановых глаз, утопая в словах, которые он написал черными чернилами на черной бумаге, чтобы только я могла прочитать их, находясь рядом с ним.
Он не собирался давать Козиме шанс осудить нас. Он говорил ей по-своему, что мы вместе. Что он любит ее, но между ними теперь есть граница, которой раньше не было, линия, проведенная на песке с моим именем.