Когда говорит кровь
Шрифт:
Не меньше двух сотен, по большей части немытых, с ссадинами и в заштопанной одежде, они шли со всех сторон, с каждой улицы и подворотни, сбиваясь вместе у большого каменного постамента, откуда обычно городские глашатаи объявляли новости.
Но сегодня, вместо крикливого сановника, на толпу с довольной ухмылкой взирал мужчина лет тридцати. Он был одет в добротную черную тунику, которую обхватывал кушак с серебряными и золотыми бляшками, за который были заткнуты четыре кинжала, а на его руках красовались массивные браслеты из серебра, выполненные в виде сплетенных змей. Роста он был среднего, а телосложения ни полного и ни худого. Из растительности на его голове были только густые черные брови, под которыми
– И так, слушайте сюда дети улиц. Меня, если кто вдруг не знает, зовут Лифут Бакатария и я доверенный человек господина Сельтавии,– его сухой и скрипучий голос напоминал хруст ломающихся веток. Говорил мужчина не громко, но в царившей тишине, сказанные им слова доносились до самых краев площади.– В доброте своей господин Сэльтавия верит, что каждому из вас, уличным засранцам, надо дать шанс. Один, сука, гребанный шанс, чтобы вы могли показать из чего сделаны на самом деле – из говна, как думаю я, или из золота, которое незаметно из-за налипшей на вас грязи. Как по мне, так все вы тут гниль и отбросы, но вот господин Сельтавия считает иначе. Он думает, что вам нужно немного помочь. Что вам, сучьим выродкам, необходимо испытание, которое поможет толковым вылезти из говна в лучшую жизнь. И знаете что, гребаные детки, он готов дать вам такую возможность. И так, как все вы, наверное,– наш прекрасный Кадиф, самый лучший город в этом долбанном мире. Жемчужина Внутреннего моря, и вся такая прочая херня, которую городят поэты в перерывах между долбежкой в задницы. И это мой город. Моя, сука, родина. И ваша тоже. Но его вечно портят всякие иноземные ублюдки. Они, сука, явились сюда без приглашения и возомнили, что имеют право командовать тут как в своих сраных горах, песках или лесах. Вот недавно стайка осевших в Аравенской гавани красножопых из вшивого Косхаяра стала обирать добропорядочных лавочников и нападать на почтенных граждан Тайлара. Они вбили себе в голову, что наш город, это гребанная портовая девка, раздвигающая ноги перед первым встречным мудилой.
Лысый резко замолчал и пристально посмотрел на толпу. Мальчишки слушали его так внимательно, что некоторые даже пооткрывали рты. Он явно производил на них сильное впечатление. Как раз такое, на которое и рассчитывал.
Если теневой правитель Каменного города был для уличных мальчишек чем-то недостижимым и далеким, то его доверенных людей они знали с детства. Они были важной частью их жизни. Защитниками, судьями, а иногда и палачами. Их держали за образец и мечту, к которой так отчаянно рвались эти мальчики. И потому стоявший на трибуне человек, виделся им почти кудесником. Высшей силой, что по своей воле могла изменить их жизнь в любую сторону.
Хищно улыбнувшись и облизнув губы, Лифут Бакатария, резко повысил голос.
– Так вот хер им в глотку по самые яйца. В этом городе мы, сука, власть. Мы защищаем наших купцов, наших торговцев, наших мастеровых и всякого гребанного гражданина! И всякий вшивый заморский сброд может катиться в самую глубокую бездну. И так, вот вам мое задание, детишки. Тот из вас, сопливых щенков, что до завтрашнего заката докажет, что он не трясущийся у мамкиных ног членосос, а настоящий мужчина, и сможет принести мне голову вожака долбаных косхаев по имени Газрумара, получит благодарность господина Сельтавии.
Лифут Бакатария замолчал, явно довольный полученным результатом: мальчишки смотрели на него не отрывая глаз и даже не смея перешептываться. Это было хорошим завершением его маленького выступления. Подобную уличную шпану нужно было хорошенько озадачить, чтобы расшевелить самых прытких и толковых. Он уже начал было поворачиваться, как неожиданно у безмолвной толпы прорезался голосок:
– А какой конкретно будет благодарность? – выкрикнул высокий и худощавый парень лет пятнадцати, стоявший в первом ряду.
У него была широкая челюсть, прямой нос с небольшой горбинкой, тонкие сжатые губы, а на левой щеке виднелся тонкий шрам. Темные волосы юноши были коротко и неровно острижены, а в слегка сощуренных серых глазах пылал тот особый наглый огонек, которым боги часто награждают уличных сорванцов вместе с жаждой большего. Одет он был в светло-серую тунику из шерсти, такие же штаны и кожаные сандалии.
Бритоголовый вонзился пристальным взглядом в дерзкого паренька. Но тот даже не отвел глаз, продолжив смотреть прямо на него. Бакатария одобрительно хмыкнул и кивнул парню:
– Тот, кто принесёт мне голову косхая, станет человеком господина Сельтавии. А люди господина Сельтавии получают все. А теперь, сука, все быстро брысь по своим норам и хорошенько подумайте, а по плечам ли вам цена лучшей жизни или у вас хер не дорос. Завтра на закате я буду ждать самого везучего в таверне «Бычий норов». И помните, что если для меня вы пока все говно, то господин Сельтавия в вас верит. Уж не разочаруйте его, детки.
Сказав это, мужчина слез с постамента и в сопровождении ещё троих бандитов покинул площадь. А следом за ними, почти сразу, начали разбредаться и уличные мальчишки. Совсем скоро рынок вновь обрел свой привычный вид и только четверо пареньков, включая того единственного, что рискнул задать вопрос Бакатарии, так и остались стоять посередине.
– Ну, что скажешь Мицан? – обратился к нему невысокий, слегка пухлый паренек, с щеками залитыми румянцем и оттопыренными ушами.– Неужели справимся? Он нам человека убить поручил.
– Не просто человека, Ирло,– проговорил длинноволосый юноша с худощавой фигурой, красивым узким лицом и большими, скорее подходящими девушке, глазами, которые к тому же обрамляли длинные ресницы.– Главу шайки бандитов из-за моря. Это не шуточки, парни. Тут скорее нас самих прикончат, чем мы что-то сделать успеем. Мицан, может ну его, а? Ну ведь глупости же все это. Ну не для наших зубов орешек.
– Возможно не для твоих, Киран. А вот я за право стать человеком господина Сельтавии и камень сгрызу,– зло ответил ему высокий паренек.– Такой шанс раз в год дается и хер я его выпущу. Ладно, пойдемте уже. Времени у нас мало.
Покинув площадь, мальчишки пошли по петляющим улочкам квартала Фелайты. Жившие тут люди, преимущественно из сословия блисов, вели сытую, но простую и незамысловатую жизнь, работая на рынках и в мастерских. Все вокруг, каждое здание и каждая улица, были пропитаны духом скромного, но уверенного достоинства, а зачастую и достатка. Мальчики шли между четырех и пятиэтажных доходных домов. Между мастерских дубильщиков, ткачей, красильщиков и гончаров. Между фонтанов, статуй полководцев, богов и царей. Между небольшими, зажатыми с трех сторон каменными домами, садов, полных груш, персиков, инжира и граната. И этот путь они легко могли проделать, даже если бы их глаза завязали повязкой. Ведь четверо парней шли по родным для них улицам, частью которых были они и сами. Рожденные в домах, имевшие семьи и кров, но воспитанные и выращенные непосредственно Кадифом.
Они добрались почти до самой северной оконечности города, где на стыке кварталов Фелайты, Паоры и Аравенской гавани высились многочисленные склады. Местные даже в шутку называли их отдельным кварталом – Лежалым городком. Ведь тут, на бесконечных полках, в ящиках, сундуках и бочках, лежали бессчётные товары, свезенные со всего Тайлара и Внутреннего моря. Складов тут было так много, что некоторые из них простаивали годами, а то и десятилетиями. Но эта пустота и заброшенность редко была настоящей, ведь очень скоро такое местечко обзаводилось новыми жильцами или временными постояльцами.