Когда исчезает страх
Шрифт:
«Харрикейн», скользнув по макушкам сосен, влетел в мелколесье и, сбивая сухие деревца, понесся вперед. Его размашистые крылья, зацепившись за крепкие сосенки, с тягучим треском надломились, машина развернулась, подняла тучу снежной пыли…
Шубник, напрягший мускулы в ожидании удара, не удержался на сиденье… Вылетев по инерции из кабины, он несколько раз перевернулся в воздухе, упал на торчавший из-под снега валун и покатился по твердому насту.
Его нашли в бессознательном состоянии — с переломом рук и ног. Из разбитого носа вытекала тоненькими струйками кровь, а сомкнутые веки дрожали.
Глава восемнадцатая
«3 июня. Наши самолеты укрыты под деревьями. Их крылья и фюзеляжи осыпаны белыми и розовыми лепестками отцветающих вишен, яблонь, слив, груш. Мы живем не в блиндажах и землянках, как думали в Заволжье, а в небольших, очень опрятных, выбеленных мелом домиках.
Спим на пуховых подушках и на хрустящих, чуть ли не накрахмаленных простынях. Местные жительницы очень сердечно относятся к нам.
Где-то невдалеке протекает Дон, но мы его пока видели только на карте.
Марина Раскова получила какое-то новое назначение, о котором нам ничего не говорят. Прощаясь с нами, она загрустила. Мы ведь ее детище.
Командовать остаются две Евдоши: одна — рослая, властная — командир полка. Другая — полная, по-матерински заботливая, с добрым сердцем — комиссар. Девушки меж собой зовут ее «мамкой».
Наш полк называется Ночным бомбардировочным. Он уже фронтовой, но боевых самолетов нам не дают. Будем воевать на учебных. На их фюзеляжах белеет пометка «У-2», поэтому нас всюду зовут «удвашницами».
Штаб дивизии прислал к нам мужчин-офицеров, воевавших в этих местах. Они должны показать, как действовать в создавшейся обстановке. Мы, оказывается, многому еще не обучены: не умеем летать в слепящем свете прожекторов, ориентироваться на местности, занятой противником, садиться на замаскированную площадку.
Со мной летает штурманом юная и миниатюрная студентка, наш левофланговый — Юленька Леукова. Когда ей страшно, она молчит и лишь глазами просит простить за слабость. Мне нравятся эти чистые, честные глаза, не умеющие ничего скрывать. Если Юленька надевает летный комбинезон и казенные сапоги, то как бы становится еще меньше ростом. Про нее наши шутницы говорят: «Под крыло пешком ходит». На вид не девушка, а подросток с большими глазами. Приметив ее, высоченный усач капитан, которому я была по плечо, сокрушенно надвинул фуражку на глаза и сказал товарищу:
— В детские ясли попали. Слез не оберешься и валерьянку бутылями запасай. Куклы, а не летчики! Кто вас выдумал таких?
— Видно, тот, кто пожалел хвастунов мужчин, — ответила я ему.
Он сделал удивленное лицо: как это понять?
— Полезней было бы на таких самолетах воевать не нам, слабым существам, а храбрым и самоуверенным усачам. Не так ли? — спросила я.
Он перемигнулся с товарищем и смеясь сказал:
— У вас несколько гиперболизированы представления о храбрости усачей. Нам вместо валерьянки пришлось бы выдавать в тройной порции спиртное. Трезвым на такой этажерке с расчалками не полетишь. Вы действительно отчаянный народ. Разрешите пожать руку.
Больше разговоров о женской слабости не возникало. Мужчины, не отдыхая, учили нас находить переправы и укрепленные позиции противника, а мы старались быть, прилежными ученицами, постигали, как надо вырываться из зенитного огня и из цепких лучей прожекторов.
Когда девочки несколько освоились с фронтовой обстановкой, присланных офицеров отозвали. Теперь мы обходимся без мужчин, все делаем сами и ждем боевого приказа.
19 июня.Вот, наконец, получен приказ. Первой летала на ночную бомбежку Евдоша Большая. После нее — командиры эскадрилий. Лишь на третью ночь задание получили и мы с Юленькой. Нам надо было слетать на территорию, занятую противником, найти разрушенную шахту и поджечь немецкую автобазу, расположенную по соседству.
Еще засветло мы изучили район по карте, затем вместе с техниками проверили мотор, бензобаки, расчалки, рули, приборы.
Действие замков мы испытали до подвески бомб, но на этом не успокоились, а остались наблюдать, как вооруженны будут закреплять под крыльями «фугаски» и «зажигалки».
В назначенный час я вывела самолет на старт и, получив разрешение на вылет, со всеми предосторожностями покатила вперед, оторвалась от земли и, развернувшись, легла на заданный курс.
Тьма еще не опустилась на землю, — на западе, захватив край неба, боролся с надвигавшейся мглой пурпурный свет заката. Мало-помалу, меняя оттенки, полоса угасающего света сузилась, стала походить на щель и внезапно погасла.
Я рассталась с видимыми ориентирами и, погруженная в ночную тьму, повела самолет вслепую.
Воздух, как вода в море, неспокоен. С бомбовой нагрузкой ты острей ощущаешь его колебания, течения и провалы.
Минут через десять внизу замелькали огни. Сверху показалось, что там, в извилистой линии окопов, тайно курит не менее роты солдат. Цигарки то разгорались, то гасли.
«Фронт, — поняла я. — Стреляют из пушек».
Надо подняться выше, сейчас вспыхнут прожекторы. Каждая пуля опасна, у нас на «ПО-2» нет даже тонкой брони.
Мы предельно насторожены. Но вокруг не видно разрывов, и прожекторы не загораются. Нас либо не видят, либо не хотят обстреливать. Чудеса!
Минут через пятнадцать в тихом тылу противника мы начинаем кое-что различать на земле: тускло блеснувшее озеро, печные трубы выгоревшего поселка, полуразрушенную вышку шахты…
Где-то здесь, правей, у длинного каменного склада, должна быть автобаза с замаскированными бензобаками.
Сбавив газ, я делаю полукруг, а Юленька, перегнувшись через борт, вглядывается во мглу.
Внизу что-то вспыхнуло — не то фара, не то фонарь. Огонь светился не более десяти секунд, но Юленька успела разглядеть всё, что ей было нужно.
— Здесь, — тронув меня за плечо, сказала она. — Заходи на цель со стороны вышки. За складом штук тридцать машин. Стоят рядами.
Я завершаю круг и, выйдя на цель, устремляюсь вниз, как на салазках. Ветер свистит в расчалках. Юленька наготове. Вот самолет дрогнул, освободясь от груза, и потерял равновесие. Я даю газ и, выровняв машину, набираю высоту.